Социальная психология и общество
2024. Том 15. № 3. С. 108–125
doi:10.17759/sps.2024150307
ISSN: 2221-1527 / 2311-7052 (online)
Этнокультурные особенности в представлениях о семье как ресурсе жизнеспособности у русской и бурятской молодежи
Аннотация
Цель. Сравнительный анализ представлений русской и бурятской молодежи (от 15 до 24 лет) о семье как ресурсе жизнеспособности молодых людей.
Контекст и актуальность. Влияние семьи на жизнеспособность человека опосредствовано культурным, этническим контекстами. Сравнительный анализ представлений о семье как ресурсе жизнеспособности молодежи, обусловленных принадлежностью семей к разным культурам – более коллективистской (буряты) и более индивидуалистической (русские), позволит уточнить этнокультурные особенности жизнеспособности человека.
Дизайн исследования. Проведено сравнение представлений русских и бурятских респондентов о семье как ресурсе их жизнеспособности.
Участники. 109 русских и 98 бурятских студентов вузов и колледжа. Всего 207 человек.
Методы (инструменты). Использовались: фокус-группы, социально-демографическая анкета, Тест двадцати утверждений М. Куна, Т. Макпартленда, авторский вариант методики «Незаконченные предложения». На основе качественных данных фокус-групп о сущности жизнеспособности человека и ее компонентах сформулированы 9 незаконченных предложений, объединенных в 4 категории: «Жизнеспособность», «Семья», «Ценности», «Культура». Для количественной формализации качественных данных респондентов лексическая база (n = 3921 у бурят, n = 4124 у русских) обработана с помощью программы Atlas.ti (версия 9.5.6) и подвергнута сравнительному лексикографическому контент-анализу с оценкой частотности слов. Результаты визуализированы в виде облаков слов.
Результаты. Семантическое ядро в категории «Жизнеспособность» различно: слова сам, способность – у русских; человек, способность – у бурят. В ядре категории «Семья»: слова человек, ребенок – у русских; хороший, любимый – у бурят. Респонденты обеих групп говорят о высокой значимости семьи. У русских члены семьи равноправны, есть негативные характеристики семьи, у бурят отношения в семье нередко иерархичны, негативные характеристики отсутствуют. В ядре категории «Ценности» у русских слова: семья, жизнь; семья, друзья – у бурят. В ядре категории «Культура» слова: много, традиция – у русских; важный, традиция – у бурят. Выявлен интерес к народным традициям в обеих выборках. У русских традиции связаны с семьей, у бурят – с традициями народа. В высказываниях прослеживается оппозиция «я» (у русских) и «мы» (у бурят).
Основные выводы. Представления о семье как ресурсе жизнеспособности у русской и бурятской молодежи имеют этнокультурные особенности. Они определяются принадлежностью бурят к более коллективистской культуре и более индивидуалистической культуре – русских. Русская молодежь воспринимает семью как ресурс жизнеспособности, направленный на укрепление у них возможности самостоятельно справляться с трудностями и формирование «Я»-идентичности». У бурятской молодежи семья как ресурс жизнеспособности укрепляет у них позицию «мы», способствующую развитию «Мы»-идентичности. Представления об этнокультурном контексте семьи как ресурсе жизнеспособности молодежи позволяют понять, как варьируется поддержка семьи молодому поколению.
Общая информация
Ключевые слова: молодежь, русские и буряты, жизнеспособность, семья, социальные представления, семья как ресурс, коллективистская и индивидуалистическая культура, ценности, традиции
Рубрика издания: Эмпирические исследования
Тип материала: научная статья
DOI: https://doi.org/10.17759/sps.2024150307
Получена: 17.07.2024
Принята в печать:
Для цитаты: Махнач А.В., Сараева Н.М., Дагбаева С.Б., Лактионова А.И., Суханов А.А. Этнокультурные особенности в представлениях о семье как ресурсе жизнеспособности у русской и бурятской молодежи // Социальная психология и общество. 2024. Том 15. № 3. С. 108–125. DOI: 10.17759/sps.2024150307
Полный текст
Введение
Актуальность изучения проблемы жизнеспособности человека в современных социальных реалиях не требует долгого обоснования. В социальных, гуманитарных и медицинских науках жизнеспособность концептуализируется как поддержание или быстрое восстановление социального, психологического и/или психического здоровья во время или после переживания невзгод.
В российской психологической науке за последние годы значительно увеличилось число исследований жизнеспособности человека. В них раскрыто содержание понятия, сформированы основные подходы к его изучению, рассмотрена структура жизнеспособности, проведена для целей исследований операционализация понятия и разработан отечественный диагностический инструментарий, представлена соответствующая эмпирика [12; 16; 17; 20 и др.]. Наши исследования базируются на социокультурном экологическом (А.В. Махнач, А.И. Лактионова) подходе к изучению человека, экопсихологическом подходе к развитию психики (Н.М. Сараева, А.А. Суханов) [12].
Культура, являясь элементом макросистемы (по Ю. Бронфенбреннеру) экологии человека, рассматривается как фактор жизнеспособности, содействующий адаптации в ответ на стрессы посредством обращения к культурным истокам, традициям [23]. Акцент на культуре в экологическом подходе к изучению жизнеспособности человека подчеркивает важность интерпретации этого феномена через призму антропологии, которая помещает людей в более широкий контекст и подчеркивает способность человека и его окружения защищаться от последствий невзгод [28]. В исследованиях жизнеспособности человека «следует также учитывать, что различающиеся культурные контексты могут обусловливать разные факторы стресса, требовать соответствующих факторов жизнеспособности, которые необходимо развивать другими, более подходящими способами» [24, с. 2]. В поликультурном многонациональном российском обществе внимание к этнокультурному вкладу каждого народа в жизнеспособность социума в целом и отдельной личности имеет особое значение, поскольку сегодня «на передний план выходят вопросы трансформации субъективности в связи с глобальными изменениями современной культуры, транзитивностью общества и усложнением социокультурной реальности» [4, с. 5].
Несмотря на постоянные трансформации в обществе, культурные и этнические особенности остаются достаточно инертными сферами жизни и изменяются медленно. В настоящее время все чаще обращается внимание на силу и живучесть этнического самосознания, выдерживающего натиск глобализма с его игнорированием интересов национальных государств и культур. Глобализация вынужденно сворачивает свое вмешательство в дела национально ориентированного, и часто в этом самодостаточного общества, которое демонстрирует возрастание интереса к собственной культурной и национальной уникальности.
В этнопсихологии достаточно часто проводятся сравнительные исследования нескольких национальных выборок [3; 10; 19; 22]. Так, в работе Н.М. Лебедевой отмечается преобладание ценности индивидуализма и личностной активности в русской выборке по сравнению с выборкой северокавказских студентов [10]. В.П. Войтенко и соавт. говорят о национальной специфике и российском типе индивидуализма [3]. Согласно общепринятой дихотомии, индивидуалистическая – коллективистская культуры, индивидуалистической может быть названа та, в которой индивидуальные цели ее членов не менее или более важны, чем групповые. В коллективистской культуре групповые цели превалируют над индивидуальными. Также считается, что высокие показатели коллективистских тенденций связаны, прежде всего, с сохранением семейно-клановых связей, которые организуют социальную структуру наряду с корпоративно-групповой, социально-экономической стратификацией.
Наше исследование направлено на поиск особенностей в представлениях о семье как ресурсе жизнеспособности человека в более традиционной, коллективистской бурятской культуре и более индивидуалистической – русской. Отмечается, что «в этническом самосознании большей части бурят по-прежнему актуальным продолжает оставаться доминирование коллективистской, субэтнической психологии и общинности» [6, с. 18]. Бурятская семья характеризуется развитыми кровнородственными отношениями, патриархальностью. У детей целенаправленно формируется уважение к старшим, преданность родовым интересам, почитание родной земли и духов предков. «Традиции взаимной помощи крепко связывают человека с общностью, не позволяя во многом пасть как в нравственном плане, так и в социальном» [18, с. 492]. Опираясь на типологию культур М. Мид, «бурятскую традиционную патриархальную семью можно отнести к постфигуративной культуре, тысячелетиями сохраняющей свои нормы и обычаи» [21, с. 249]. Русская семья – меньшая по составу, часто нуклеарная; но в силу своей большей открытости, ориентированности на современные тенденции в укладе жизни, она более динамична и адаптивна к быстро меняющимся социальным условиям.
Относя русскую культуру к более индивидуалистической, а бурятскую – к более коллективистской и оценивая ее феномены с этой позиции, авторы не абсолютизируют эти понятия. На любую культуру влияет множество факторов, которые не учтены в данном исследовании, например, влияние на представления молодежи о семье как ресурсе жизнеспособности проживания в городе или селе.
В условиях трансформации национального уклада и традиций народов важно зафиксировать актуальное состояние представлений молодежи о семье как ресурсе жизнеспособности, так как молодые люди продолжат транслировать полученный от родителей опыт далее. Социальные представления о семье и передача их из поколения в поколение позволяют индивиду сохранять свою идентичность, в широком смысле слова – социальную, а в узком – этническую. «Именно социальные представления (как форма коллективной памяти) сохраняют культурно-исторические модели и образцы семейных отношений (ядро представлений) и в то же время отражают изменения, происходящие в современном обществе» [7, с. 130]. Социальные представления (в концепции С. Московичи) трактуются как «особая форма коллективного обыденного сознания, основанного не только на научном знании, логическом, отрефлексированном познании мира, но и включающего отношение к окружающей действительности» [14, с. 6]. Социальные представления «позволяют, с одной стороны, сохранять традиции этого общества, а с другой – активно реагируют на все изменения, происходящие в нем» [9, с. 44]. В связи с этим социальные представления являются важным элементом жизни социальной группы, оказывают существенное влияние на человека.
Семья является медиатором между человеком и социумом. Она одновременно и универсальный, и культурно специфичный фактор жизнеспособности [28]. Принадлежность семьи к определенной культуре является «источником стабильности и поддержки, способом борьбы с проблемами повседневной жизни» [26, с. 32]. Именно в семье осуществляется первоначальная этническая социализация личности – усвоение ценностей, норм, традиций, исторического опыта народа, в том числе и его опыта жизнеспособности. В результате характеристики жизнеспособности человека приобретают конкретные этнические особенности. Этнокультурный контекст позволяет связать жизнеспособность человека с его этнической идентичностью, социальными связями, семейными отношениями [27; 30]. Этническая идентичность отмечена как фактор, повышающий жизнеспособность молодежи [29].
В 2023 г. на первом этапе исследования нами был проведен сравнительный количественный анализ уровня жизнеспособности русской и бурятской молодежи, результаты которого показали, что бо́льшая часть респондентов обеих групп имеет высокий уровень жизнеспособности. При этом этнокультурные особенности определяют некоторые отличия в характеристиках их жизнеспособности [13].
Цель данной работы – проанализировать особенности представлений о семье как ресурсе жизнеспособности у русской и бурятской молодежи (15-24 лет).
Сформулирована следующая гипотеза исследования: существуют этнокультурные особенности в представлениях о семье как ресурсе жизнеспособности бурятской и русской молодежи, обусловленные принадлежностью к разным культурам – более коллективистской (буряты) и более индивидуалистической (русские).
Выборку исследования составили студенты вузов и колледжей Забайкальского края. Русских респондентов – 109 человек (средний возраст – 20,09 ± 1,56), выборка бурят составила 98 человек (средний возраст – 19,0 ± 2,07). Респонденты проживают в г. Чите, пос. Агинское. Этническая идентичность респондентов определялась по указанию ими своей национальности в бланках методик: социально-демографической анкете, тесте двадцати утверждений М. Куна, Т. Макпартленда. Самоопределение национальности респондентов на основе самоидентификации соответствует принятым стандартам кросс-культурных исследований [5; 10].
Метод
В исследовании использованы: Тест двадцати утверждений М. Куна, Т. Макпартленда [25]: самоопределение респондентами своей национальности позволило распределить респондентов в две группы, русских и бурят. Далее респонденты заполнили социально-демографическую анкету, указав пол, возраст, место проживания, национальность и др.
Анализируя содержание социальных представлений, мы опирались на традиционные для изучения этого феномена методы: контент-анализ, проективный метод (методика незаконченных предложений) [1]. «Так как интерпретативный смысл социальных представлений актуализируется через речевые практики, тем самым исследование представлений возможно, прежде всего, посредством анализа устного или письменного дискурса, который и составляет основной источник получения данных о содержании, структуре и динамике социальных представлений» [8, с. 415].
Фокус-группы позволили собрать качественные данные о представлениях респондентов о жизнеспособности, семье как ресурсе их жизнеспособности, ценностях, традициях и культуре своего народа. Материалы фокус-групп анализировались с использованием концептуального контент-анализа посредством выделения категорий. Индикаторами (единицами анализа) служили слова, словосочетания, в которых прямо или косвенно указывалось на принадлежность к той или иной из категорий анализа (подробнее см.: [12, с. 91]).
Первичные данные фокус-групп позволили сформулировать 20 предложений (в анализ для этой статьи взяты 9 из них – по представленным ниже категориям), например: «Жизнеспособность для меня – это…», «Моя семья относится ко мне …» и др. Респондентам предлагалось развернуто закончить эти 9 предложений.
Для количественной формализации качественных данных этой методики был проведен сравнительный лексикографический контент-анализ лексической базы ответов (n = 3921 в бурятской группе, n = 4124 в русской группе) с оценкой частотности слов, используемых для анализа социальных представлений.
Слова респондентов были унифицированы по лексической форме и визуализированы в виде облака слов (Word-cloud) программы Atlas.ti (версия 9.5.6). Прием создания облака слов позволил произвести их сортировку, определив наиболее частотные слова в каждой из анализируемых категорий. Чем выше частота слова, тем крупнее шрифт его написания в облаке, что помогло выделить и интерпретировать ядерные слова в тексте, объяснять особенности представлений о семье как ресурсе жизнеспособности у русской и бурятской молодежи. Метод кодировки качественных данных в программе Atlas.ti уточнил количественные результаты, описанные ранее [13].
Респонденты обеих выборок говорят/пишут на одном языке – русском, но этническая идентичность служит своеобразным информационным фильтром для их лексикона. Содержание высказываний, частота употребляемых слов, относящихся к каждой категории анализа, помогают определить их значимость, а также различия в отношении к категории изучения.
Результаты
Представим результаты анализа материалов методики «Незаконченные предложения» в двух этнических группах респондентов (по категориям, выделенным для анализа в соответствии с целью статьи).
Представления о том, что такое жизнеспособность человека, у респондентов двух групп (категория «Жизнеспособность») во многом совпадают (рис. 1 и 2).
Рис. 1. Полное облако слов по лексической базе из 607 слов (слева) и облако 7-го порогового значения[1] (справа) по категории «Жизнеспособность» у русских
Рис. 2. Полное облако слов (слева) и облако 7-го порогового значения (справа) по категории «Жизнеспособность» у бурят: лексическая база – 629 слов
Наиболее частотные слова в полных облаках обеих выборок: способность[2] (33,44 ipm) [15], жизнь (222,49), здоровье (53,3). В пороговых облаках общее слово ядра – способность (33,44). Отличающиеся слова ядра – сам (242,17; русские), человек (307,25; буряты). В составе облака из 2 ядерных слов отмечаем, что семантическое ядро, формирующее нарратив респондентов двух выборок, образуют разные слова: сам – 26 (4,3%)[3], способность – 23 (3,8%) – в русской выборке; человек – 38 (6,2%), способность – 35 (5,7%) – в бурятской.
По категории «Семья» (рис. 3 и 4) много общего в лексике представителей обеих выборок.
Рис. 3. Полное облако слов (слева) и облако 7-го порогового значения (справа) по категории «Семья» у русских: лексическая база – 375 слов
Рис. 4. Полное облако слов (слева) и облако 7-го порогового значения (справа) по категории «Семья» у бурят: лексическая база – 363 слова
Общие слова в полных облаках: ребенок, хороший, поддержка[4], любимый, дружный, уважение, заботиться, родной. Отличающиеся слова в полных облаках: самый, понимание, группа (русские); сын, добрый, дочь, брат, опора, крепкий, помогать, большой, многодетный, сильный, сестра (буряты).
В пороговых облаках общие слова: человек (820,54 ipm), ребенок (59,22), хороший (70,39), семья (48,51), любимый (17,01), дружный (2,39). Отличающиеся слова: поддержка (8,14) – у русских; сын (144,56), дочь (97,64) – у бурят. В составе облака из 2 ядерных слов семантическое ядро этой категории образуют слова: человек – 27 (7,2%), ребенок – 16 (4,3%) – в русской выборке; хороший – 24 (6,6%), любимый – 23 (6,3%) – в бурятской.
Особое внимание уделим категории «Ценности» (рис. 5 и 6).
Рис. 5. Полное облако слов (слева) и облако 7-го порогового значения (справа) по категории «Ценности» у русских: лексическая база – 413 слов
Рис. 6. Полное облако слов (слева) и облако 7-го порогового значения (справа) по категории «Ценности» у бурят: лексическая база – 332 слова
Общие слова в полных облаках: семья, верить, близкие, помогать, счастливый. Отличающиеся слова в полных облаках: сам, любовь, выбор, смысл, правда (у русских); друзья, вера, цель, родные, достигать (у бурят). Общие слова в пороговых облаках: семья, жизнь. Отличающиеся слова в пороговых облаках: сам (646,46 ipm) – у русских; друзья (61,89), важно (79,53), нейтрально (0,49) – у бурят. В составе облака из 2 ядерных слов эту категорию образуют слова: семья – 17 (4,1%), жизнь – 16 (3,9%) – в русской выборке; семья – 27 (8,1%), друзья – 12 (3,6%) – в бурятской.
Важнейшая категория анализа, связанная с семьей, – «Культура» (рис. 7 и 8).
Рис. 7. Полное облако слов (слева) и облако на уровне 7-го порогового значения (справа) по категории «Культура» у русских: лексическая база – 718 слов
Рис. 8. Полное облако слов (слева) и облако на уровне 7-го порогового значения (справа) по категории «Культура» у бурят: лексическая база – 646 слов
Общие слова в полных облаках: традиция, интересный, праздник, новый год, сагаалган[5], обычай. Отличающиеся слова в полных облаках: семья, большой, соблюдаться, народ (у русских); уважение, главный, старший, почитание (у бурят). Общие слова в пороговых облаках: важный (19,29 ipm), традиция (8,84). Отличающиеся слова в пороговых облаках: семья (48,51) – у русских; сагаалган (0,01), очень (1402,43) – у бурят. В составе облака из 2 ядерных слов категории «Культура» слова: много – 38 (5,3%), традиция – 29 (4,0%) – в русской выборке; важный – 50 (7,7%), традиция – 35 (5,4%) – в бурятской.
Обсуждение результатов
Лексикографический контент-анализ позволил выделить как универсальные, надкультурные, так и отличающиеся, культурно обусловленные представления респондентов о семье как ресурсе их жизнеспособности, увидеть оценку значимости семьи представителями русской и бурятской молодежи.
Так, по первой категории «Жизнеспособность» в обеих национальных группах обнаружены следующие особенности. Для русских это способность восстанавливаться, выживать, приспосабливаться, преодолевать трудности с акцентом на слове сам (когда человек может жить один, сам себя обеспечивать и защищать). В бурятской выборке слово сам не выделено. И если в русской выборке четко прослеживается опора на себя – уметь, мочь, то в бурятской нет конкретной соотнесенности (за счет чего, кого?). Родовая консолидация и глубинные родоплеменные связи составляют основу мировосприятия бурят. Даже при употреблении одинаковых слов русскими и бурятами содержание высказывания позволяет увидеть нюансы, отличающие трактовку значения этой категории. Респонденты, употребляя одни и те же слова, актуализируют неодинаковые, более предпочтительные для них, контекстные связи. С нашей точки зрения, эти особенности опосредованы принадлежностью респондентов к разным культурам – коллективистской (буряты) и более индивидуалистической (русские). «Р. Хоуз связывал индивидуализм с такими показателями, как расчет на себя, отдаленность от группы, предпочтение индивидуальных, а не коллективных действий» [3, с. 75]. В другом исследовании авторы отмечают, что «если мы считаем себя независимыми и самостоятельными, ценим личное признание и достижения, мы принадлежим к индивидуалистической культуре. Если мы осознаем себя как часть большой группы, ценим близость и гармонию с другими людьми, то мы принадлежим к коллективной культуре» [2, с. 148].
По категории «Семья» респонденты обеих выборок говорят о ее высокой значимости для себя. Называют свои семьи благополучными, дружными, хорошими, любящими, заботливыми. Семья – опора, поддержка, обеспечивает защиту, безопасность (рус.: без нее я бы не справилась; бур.: родители – моя опора; семья – крепость). Она советует, контролирует, оберегает. Однако семантическое ядро, формирующее нарратив респондентов двух выборок, образуют разные слова: человек, ребенок – в русской выборке; любимый, хороший – в бурятской. Отметим, что у русских в первую очередь человек отражается как личность: семья относится ко мне как к взрослому, с уважением; как к человеку со своими правами. В представлении русских респондентов позиции членов семьи равноправны. Отношения с семьей, хотя о них говорят сдержанно, очень важны: это безопасность, место любви. Но говорится и о том, что семья сложная, неполная. Есть негативные характеристики семьи: чужая, токсичная, тяжелая.
Количество высокочастотных позитивных слов о семье в данных бурятской выборки больше, чем в русской; негативных характеристик семьи в облаках бурят нет. Буряты более эмоционально говорят о семье: семья – это самое ценное в моей жизни; бесценное; это спасение. Бурятская семья крепкая, сильная, связанная с природой. Такие характеристики семьи, по нашему мнению, свидетельствует о глубинной ее значимости для бурят. Она добропорядочная, консервативная, авторитетная. Чаще, чем у русских, звучит, что семья бурят – полная, большая, многодетная, многопоколенная. Респонденты неоднократно называют конкретные семейные роли: сын, брат, сестра, внук. Вышеперечисленные особенности также можно объяснить принадлежностью респондентов к разным культурам. В исследованиях показано, что «при ответе на вопросы теста Куна и Макпартленда “Кто Я?” представители коллективистских культур склонны отвечать в терминах социальной принадлежности “я – сын, я – студент”, а в индивидуалистических – в терминах личностных особенностей (“я – творческий человек”, “я – добрый”)» [11, с. 31].
По результатам исследования можно заключить, что респонденты, независимо от их этнокультурной принадлежности, считают семью значимым ресурсом их жизнеспособности. Этнокультурные особенности бурятской семьи (родоплеменные и межпоколенные связи, иерархическая структура, прочные поддерживающие отношения, сложившийся уклад жизни, большее число членов) делают ее более устойчивой в кризисные периоды жизни, что вносит значительный вклад в обеспечение жизнеспособности молодежи.
Говоря о роли семьи как ресурсе жизнеспособности молодежи, необходимо подчеркнуть значение ценностного компонента в семейной жизни. В полных облаках обеих выборок по категории «Ценности» центральное место занимает слово семья, что свидетельствует о значимости семьи и для русских, и для бурят: важна любовь к семье и близким (у русских: чтобы я и мои близкие ни в чем не нуждались и были счастливы; семья, карьера; у бурят: смысл – мои наследники; семья, друзья, родственники; мама, брат). Но буряты говорят о важности семьи почти в два раза чаще, чем русские (38 упоминаний – у бурят, 18 – у русских). Буряты включают в ядро представлений семью и друзей. У русских ядро вновь включает в себя сам – собственные усилия жить достойно, оставить память, преодолеть себя. Для русских смысл – это правда, собственные усилия: просто жить, помогать другим.
Таким образом, в категории «Ценности» вновь прослеживается оппозиция «я» у русских и «мы» у бурят.
Анализ категории «Культура» показал, что народные традиции важны большей части респондентов в обеих выборках. Традиции – это память народа. В них отражена большая сила и великая история. При этом главное отличие в пороговых облаках обеих выборок – это присутствие у русских слова семья. С нашей точки зрения, это свидетельствует о том, что у них, в отличие от бурят, традиции, в первую очередь, семейные (были привиты моей семьей; семейные праздники). Тогда как у бурят – скорее, традиции народа. Это хорошо прослеживается на примере праздников – Нового года у русских и Сагаалгана у бурят, которые упоминаются в облаках с 7-м пороговым значением в двух выборках. Праздник Сагаалган является одним из важных контекстов актуализации национальной идентичности бурят. У русских Новый год, являясь традиционным праздником, не ассоциируется с народными обычаями и скорее отражает семейные традиции его отмечания.
Национальные традиции известны и нравятся большинству бурят. Бурятская семья культивирует их последовательнее, чем русская. У бурят богатая история и сильная историческая память, много традиций, которые сплачивают народ. В них есть все для меня. В культуре моего народа… я чувствую себя в спокойствии, защищенности. Принято почитать своих родителей, уважать старших и уступать им во многом; беречь семью.
Приверженность ценностям родной культуры, в которую «вписана» семья, принятие семьей народных традиций и обычаев свойственно молодежи обеих групп. И русские, и буряты положительно относятся к семейным традициям своей культуры. При этом буряты, по сравнению с русскими, знают больше национальных традиций и конкретных обрядов, чаще соблюдают их, участвуют в них. Им больше свойственно стремление сохранять этническую идентичность.
Русские, отмечая, что гордятся своей культурой, давая ей высокую оценку, имеют не столь выраженную внешне связь с народными традициями. Воспитание в русских семьях не центрировано на их соблюдении. Восприятие культуры русской молодежью менее эмоционально значимо, чем у бурятской молодежи. Вклад народной культуры в представления русской молодежи о семье как ресурсе жизнеспособности не так отчетлив, как у бурятской.
Заключение
Исследование показало, что представления молодежи о семье как ресурсе ее жизнеспособности имеют этнокультурные особенности, определяемые принадлежностью бурятской выборки к более коллективистской культуре, русской – к более индивидуалистической. Эти особенности, в первую очередь, проявляются в том, что у русских респондентов представление о семье как ресурсе жизнеспособности связано с укреплением у них возможности действовать и справляться с трудностями самостоятельно («я сам»), направлено на формирование «Я»-идентичности». Для бурятских респондентов семья воспринимается как ресурс жизнеспособности, направленный на укрепление у них позиции «мы», способствующей развитию «Мы»-идентичности.
Можно предположить, что эти особенности связаны и с транслируемым бурятской семьей стремлением сохранять этническую идентичность молодых людей (как расширенное «Мы»), в то время как сохранение этнической идентичности как ресурса жизнеспособности не задействуется русскими в полной мере. Но этот факт предполагает наличие более сложных причинно-следственных связей, в которых свою роль играет в том числе и принадлежность русской молодежи к доминирующему этносу. Но так как объяснение этого феномена не входит в задачи нашего исследования, мы можем ограничиться предположениями.
Перспективой дальнейшей работы может стать изучение факторов, влияющих на социальные представления о ресурсах жизнеспособности, не только в выборках русской и бурятской молодежи, но и в других национальных когортах. Также значим вопрос воспроизводства выявленных тенденций при увеличении эмпирической выборки, дополнительного разделения ее не только по национальности, но и по месту проживания респондентов (в городе/селе), по гендерному признаку.
Проблема представлений о семье как ресурсе жизнеспособности молодежи имеет несомненное теоретическое и практическое значение. Изучение специфики разных этнокультур в поликультурном обществе помогает направлять усилия на развитие жизнеспособности социума в целом. В практике представления о ресурсах семьи позволят точнее сориентироваться в поиске компенсации их возможной недостаточности, варьировать способы поддержки, защиты молодого поколения.
[1] В облаке с 7-м пороговым значением отображены слова, которые имеют частоту 7 и выше (количество вхождений слова в лексическую базу).
[2] Здесь и далее курсивом выделены без кавычек слова и высказывания из завершений респондентами незаконченных предложений.
[3] Число упоминаний указанного слова (и процент от общего количества слов в лексической базе) [15].
[4] Варианты этого и других приведенных слов не указываем.
[5] Сагаалган – праздник Белого месяца, Новый год в буддистской традиции.
Литература
- Бовина И.Б., Дворянчиков Н.В., Мельникова Д.В., Лаврешкин Н.В. К вопросу об исследовании социальных представлений: взгляд со стороны // Социальная психология и общество. 2022. Т. 13. № 3. C. 8–25. DOI:10.17759/sps.2022130302
- Борисова С.А., Крашенинникова Е.И. Понятие «индивидуального» и «коллективного» в контексте межкультурной коммуникации // Современные исследования социальных проблем. 2021. Т. 13. № 1-2. С. 144–151. DOI:10.12731/2077-1770-2021-13-1-2-144-151
- Войтенко В.П., Соколов В.А., Лубский Р.А. Коллективизм и индивидуализм в России как предмет теоретической рефлексии // Философия права. 2019. № 3(90). С. 71–77.
- Гусельцева М.С. Рождение субъективности из духа человекознания // Вопросы психологии. 2018. № 1. С. 3–15.
- Денисова Г.С., Авдеев Е.А., Воробьев С.М. Конфликтогенные риски этнокультурных оснований идентичности студенческой молодежи: случай фронтирного северокавказского региона // Регионология. 2024. Т. 32. № 2. С. 198–216. DOI:10.15507/2413-1407.127.032.202402.198-216
- Доржиева Д.А. Субэтносы в процессе этнической консолидации бурят: автореф. ... дисс. канд. историч. наук. Улан-Удэ, 2005. 21 с.
- Духова Л.И. Факторы формирования представлений о семье будущих учителей // Ученые записки. Электронный научный журнал Курского государственного университета. 2012. № 4-1(24). С. 129–136.
- Емельянова Т.П. Разработка понятия социального представления – новый этап в развитии концептуального аппарата социальной психологии // Разработка понятий современной психологи / Отв. ред. Е.А. Сергиенко, А.Л. Журавлев. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2018. С. 397–419.
- Емельянова Т.П. Социальное представление – понятие и концепция: итоги последнего десятилетия // Психологический журнал. 2001. Т. 22. № 6. С. 39–4
- Лебедева Н.В. Кросс-культурные особенности отношения российской молодежи к инновациям // Молодые москвичи. Кросс-культурное исследование / Отв. ред.: М.Ю. Мартынова, Н.М. Лебедева. М.: РУДН, 2008. С. 9–40.
- Лопухова О.Г. Психология этнического самосознания и межкультурного общения. Казань: Бриг, 2015. 124 с.
- Махнач А.В., Микляева А.В., Сараева Н.М., Горьковая И.А., Лактионова А.И., Постылякова Ю.В., Суханов А.А. Жизнеспособность российской молодежи: социально-экологическая парадигма психологического исследования. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2024. 286 с. DOI:10.38098/fund_24_0473
- Махнач А.В., Сараева Н.М., Дагбаева С.Б., Лактионова А.И., Постылякова Ю.В., Суханов А.А. Сравнительный эмпирический анализ жизнеспособности русской и бурятской молодежи // Социальная психология и общество. 2023. Т. 14. № 2. С. 66–84. DOI:10.17759/sps.2023140205
- Московичи С. Социальное представление: исторический взгляд // Психологический журнал. 1995. Т. 16. № 1. С. 3–18.
- Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. URL: https://ruscorpora.ru/ (дата обращения: 10.09.2024).
- Нестерова А.А. Концептуализация жизнеспособности человека в современной психологии // Психология жизнеспособности личности: научные подходы, современная практика и перспективы исследований. Материалы методологического семинара / Отв. ред. Е.Ю. Бекасова. М.: Изд-во МГОУ, 2021. С. 54–61.
- Постылякова Ю.В. Факторы жизнеспособности и факторы риска в образовательном пространстве вуза у студентов с разным уровнем индивидуальной жизнеспособности // Институт психологии Российской академии наук. Организационная психология и психология труда. 2024. Т. 9. № 1. С. 49–69. DOI:10.38098/ipran.opwp_2024_30_1_003
- Ринчинова А.Ц. Особенности этнопедагогического воспитания детей в согласии с социальной средой у бурятского народа // Российская идентичность: Сборник материалов Всероссийского конкурса научно-исследовательских работ (Москва, 25 сентября 2023 г.). М.: РГУ им. А.Н. Косыгина, 2023. С. 488–495.
- Ростовцева В.В., Бутовская М.Л., Мезенцева А.А., Дашиева Н.Б., Короткова А.А. Культурные различия в мужском кооперативном поведении: кросс-популяционное экспериментальное исследование // История и современность 2023. № 4. С. 173–196. DOI:10.30884/iis/2023.04.07
- Рыльская Е.А. Тенденции развития представлений о жизнеспособности профессионала: трансспективный анализ // Институт психологии Российской академии наук. Организационная психология и психология труда. 2019. Т. 4. № 1. С. 28–45.
- Цоктоева Р.Ю. Структура бурятской патриархальной семьи и трансформация внутрисемейных связей в современной культуре бурят // Вестник Бурятского государственного университета. 2012. № 6–1. С. 248–251.
- Этнопсихокультура личности и традиции бурятского народа / Под ред. Р.Д. Санжаевой. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского гос. ун-та им. Д. Банзарова, 2024. 186 с.
- Bhandari S., Alonge O. Measuring the resilience of health systems in low- and middle-income countries: A focus on community resilience // Health Research Policy and Systems. 2020. Vol. 18(1). Art. 81. DOI:10.1186/S12961-020-00594-W
- Blessin M., Lehmann S., Kunzler A.M., van Dick R., Lieb K. Resilience interventions conducted in Western and Eastern countries – a systematic review // International Journal of Environmental Research and Public Health. 2022. Vol. 19(11). Art. 6913. DOI:10.3390/IJERPH19116913
- Kuhn M.H., McPartland T.S. An empirical investigation of self-attitudes // American Sociological Review. 1954. Vol. 19. P. 68–76. DOI:10.2307/2088175
- McCubbin L.D., McCubbin H.I. Culture and ethnic identity in family resilience: Dynamic processes in trauma and transformation of Indigenous people // Handbook for Working with Children and Youth. Pathways to Resilience Across Cultures and Contexts / M. Ungar (Ed.). Thousand Oaks: Sage Publications, 2005. P. 27–44. DOI:10.4135/9781412976312
- Panter‐Brick C. Energizing partnerships in research‐to‐policy projects // American Anthropologist. 2022. Vol. 124(4). P. 751–766. DOI:10.1111/AMAN.13776
- Ungar M. A commentary on Ehrlich et al. (2023): a resilience paradox for child development // The Journal of Child Psychology and Psychiatry and Allied Disciplines. 2024. Vol. 65(3). P. 365– DOI:10.1111/jcpp.1392
- Wilcox L., Larson K., Bartlett R. The role of resilience in ethnic minority adolescent navigation of ecological adversity // Journal of Child and Adolescent Trauma. 2021. Vol. 14(4). P. 507– DOI:10.1007/s40653-020-00337-7
- Zaretsky L., Clark M. Me, Myself and Us? The relationship between ethnic identity and hope, resilience and family relationships among different ethnic groups // Journal of Education, Society and Behavioural Science. Vol. 32(2). P. 1–14. DOI:10.9734/jesbs/2019/v32i230167
Информация об авторах
Метрики
Просмотров
Всего: 3
В прошлом месяце: 0
В текущем месяце: 3
Скачиваний
Всего: 1
В прошлом месяце: 0
В текущем месяце: 1