Перейти к основному содержанию

Социальная психология и общество
2024. Том 15. № 4. С. 123–139
doi:10.17759/sps.2024150409
ISSN: 2221-1527 / 2311-7052 (online)

Связь российской идентичности и политической поляризации: роль надежной национальной идентификации и национального нарциссизма

16

Гулевич О.А., Косимова С.С.

PDF (RUS)
GS
Информация
в Google Scholar

Аннотация

Цель. Анализ связи надежной национальной идентификации и национального нарциссизма с политической поляризацией (различием в оценке людей с разными политическими взглядами).
Контекст и актуальность. Предыдущие исследования показали, что люди с сильной надежной национальной идентификацией больше поддерживают своих сограждан, чем люди со слабой. В то же время люди с сильным национальным нарциссизмом более негативно относятся к согражданам, которые, по их мнению, представляют угрозу для страны, чем люди со слабым. Это позволяет предположить, что надежная национальная идентификация и национальный нарциссизм по-разному связаны с политической поляризацией.
Дизайн исследования. Участники кросс-секционного исследования заполняли методики для измерения надежной национальной идентификации, национального нарциссизма и политической поляризации. Для оценки взаимосвязей был использован линейный регрессионный анализ.
Участники. Респонденты рекрутировались на онлайн-платформах Yandex Toloka (выборка 1) и Анкетолог (выборка 2). Выборка включала 693 человека, которые указали, что они являются гражданами России (N1 = 473, N2 = 220). Первый замер был проведен в 2023, а второй – в 2024 году.
Методы (инструменты). Для измерения политической поляризации были использованы авторские методики. Критерием политической поляризации служило мнение людей о положении дел в стране. Участники определяли, насколько согражданам, считающим, что дела в стране идут в правильном vs. неправильном направлении, свойственны определенные черты; выражали эмоциональное отношение к ним; оценивали свою готовность общаться и сотрудничать с ними при решении общих проблем, а также допустимость ограничения их прав и возможностей. Для измерения национальной идентичности были использованы модифицированные шкалы для измерения социальной идентификации и коллективного нарциссизма.
Результаты. Исследование показало, что надежная национальная идентификация и национальный нарциссизм связаны с более позитивным отношением к людям, которые одобряют направление движения страны, чем к людям, которые не одобряют его. Однако надежная национальная идентификация была сильнее, чем национальный нарциссизм, связана с позитивным отношением к согражданам, одобряющим статус-кво. Национальный нарциссизм был сильнее, чем надежная национальная идентификация, связан с негативным отношением к людям, которые не одобряют статус-кво. При этом различие между двумя формами национальной идентичности было сильнее выражено в отношении к «неодобряющим», чем к «одобряющим», а также на уровне поведения, чем на уровне эмоций.
Основные выводы. Российская идентичность увеличивает политическую поляризацию между людьми, которые поддерживают и не поддерживают то, что происходит в стране. Однако надежная национальная идентификация объединяет россиян за счет доброжелательного отношения к согражданам, одобряющим положение дел в стране. В то же время национальный нарциссизм разобщает россиян за счет отвержения людей, не одобряющих статус-кво.

Общая информация

Ключевые слова: национальная идентичность, надежная национальная идентификация, национальный нарциссизм, политическая поляризация

Рубрика издания: Эмпирические исследования

Тип материала: научная статья

DOI: https://doi.org/10.17759/sps.2024150409

Финансирование. Исследование осуществлено в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2024 году.

Получена: 10.08.2024

Принята в печать:

Для цитаты: Гулевич О.А., Косимова С.С. Связь российской идентичности и политической поляризации: роль надежной национальной идентификации и национального нарциссизма // Социальная психология и общество. 2024. Том 15. № 4. С. 123–139. DOI: 10.17759/sps.2024150409

Полный текст

Введение

Серьезной проблемой, с которой рано или поздно сталкиваются все страны, являются межгрупповые конфликты. В основе таких конфликтов лежит социальная категоризация – классификация человеком себя и окружающих по групповому признаку [44]. Разделение людей на «своих» (ингруппу) и «чужих» (аутгруппу) порождает межгрупповую дифференциацию – различное отношение к ингруппе и аутгруппе. Классический вариант этого феномена включает ингрупповой фаворитизм (предпочтение ингруппы) и аутгрупповую дискриминацию (отвержение аутгруппы).
Один из критериев социальной категоризации – это политические взгляды. На протяжении последних десяти лет исследователи активно изучают факторы, последствия и способы уменьшения политической поляризации, то есть межгрупповой дифференциации между людьми с разными политическими взглядами. Цель данного исследования – проанализировать связь разных форм национальной идентичности с политической поляризацией в российском контексте.
Политическая поляризация как форма межгрупповой дифференциации. Межгрупповая дифференциация проявляется по-разному. Люди приписывают членам ингруппы более позитивные характеристики, чем членам аутгруппы, легче воспринимают информацию, говорящую в пользу ингруппы, и интерпретируют действия членов ингруппы в более позитивном ключе (когнитивный компонент). Кроме того, они испытывают по отношению к членам ингруппы более позитивные эмоции, чем к членам аутгруппы (эмоциональный компонент), а также чаще кооперируются и помогают, но реже конкурируют и вредят членам своего, чем другого сообщества (поведенческий компонент).
Один из вариантов межгрупповой дифференциации получил название политической поляризации1. Исследователи выделяют две формы политической поляризации: позиционную и аффективную. Под позиционной политической поляризацией понимается смещение людей к более крайним позициям на политическом спектре. Например, некоторые исследования, проведенные в Европе и Северной Америке, показали, что со временем люди, которые считали себя либералами, стали позиционировать себя как более либеральных, а люди, считающие себя консерваторами, – как более консервативных [5; 29].
Под аффективной политической поляризацией понимается различие в оценке политических сторонников и политических оппонентов, то есть межгрупповая дифференциация по политическим взглядам. «Аффективная» в данном случае означает не «эмоциональная», а «не-позиционная», поэтому аффективная поляризация измеряется не только через эмоции, но также через приписывание черт или готовность к общению. Дальше мы будем использовать термин «политическая поляризация», имея в виду межгрупповую дифференциацию по политическим взглядам. Исследования позволили выявить разные формы политической поляризации.
Во-первых, люди чаще обращают внимание, дают более позитивную оценку и чаще распространяют сообщения, которые соответствуют их политическим взглядам или исходят от политических единомышленников, чем сообщения, обладающие противоположными особенностями [15; 17; 33; 38–42; 51]. Кроме того, они чаще приписывают политическим единомышленникам свои собственные [13] или более позитивные характеристики [31], чем политическим оппонентам; дают более социально желательные объяснения действиям ингруппового политика по сравнению с аутгрупповым [25; 37] и больше оправдывают его действия [12; 49].
Во-вторых, люди испытывают более позитивные/менее негативные эмоции к политическим единомышленникам, чем к политическим оппонентам [29; 30], а также больше сочувствуют ингрупповому политику, чем аутгрупповому [44]. В-третьих, они больше общаются, больше сотрудничают и больше помогают политическим единомышленникам, чем политическим оппонентам по вопросам, не имеющим отношения к политике: в личной жизни, при выполнении сложного задания, получении стипендии или приеме на работу [29]. Кроме того, они больше готовы поддержать «своего» кандидата на выборах и вступить в конфронтацию с политическими оппонентами [8; 50].
Поскольку большинство исследований политической поляризации было проведено в США и нескольких европейских странах, под политической поляризацией в них понималось различие в отношении к людям, которые считали себя сторонниками либеральных vs. консервативных взглядов и/или поддерживали соответствующую партию. Это происходило, поскольку в этих странах термины «либеральный» и «консервативный» обозначают представления об устройстве общества, которые одинаково понимаются разными людьми и представлены в программах конкурирующих партий (см. [1; 2]).
Однако существуют политические контексты, в которых людям трудно разделить окружающих по взглядам на устройство общества или голосованию за определенную партию. Например, это происходит в странах, где политические партии не имеют устойчивой, хорошо известной избирателям программы и не являются активными участниками повседневной жизни. В этом случае люди могут использовать для политической поляризации другие критерии, например, «за действующую власть» vs «против действующей власти».
Социальная идентичность как фактор политической поляризации. Социальная идентичность – это восприятие человеком себя как члена социальной группы. Люди могут идентифицироваться с группами по разным основаниям [16]. В большинстве исследований политической поляризации рассматривается политическая идентичность – восприятие человеком себя как носителя определенных политических взглядов и/или сторонника определенной политической партии. Они показали, что политическая идентификация предсказывает отношение к политическим единомышленникам и оппонентам.
Чем сильнее люди идентифицировались со сторонниками каких-либо политических взглядов или политической партией, тем чаще они приписывали свои черты и ценности политическим единомышленникам, а противоположные особенности – политическим оппонентам [13], тем больше они поддерживали сторонников своей политической партии [8], тем больше были готовы голосовать за ее кандидата на выборах [50]. Кроме того, тем более негативные эмоции к политическим оппонентам они выражали, тем большую угрозу от них ощущали и тем больше были готовы вступать с ними в конфронтацию [8].
Однако, на наш взгляд, фактором политической поляризации могут стать другие формы идентичности, в том числе национальная (гражданская) идентичность2 – восприятие человеком себя как жителя/гражданина какой-либо страны. Некоторые исследователи проводят различие между конструктивными и неконструктивными формами национальной идентичности. В основе конструктивных форм лежит хорошее отношение к своей стране, а в основе неконструктивных форм – абсолютная поддержка своей страны и вера в ее превосходство над другими государствами.
Одна из самых распространенных классификаций включает надежную национальную идентификацию (secure national identification, конструктивная форма) и национальный нарциссизм (national narcissism, неконструктивная форма). Человек с надежной национальной идентификацией испытывает удовлетворение от того, что является гражданином страны, и ощущает психологическую связь с другими гражданами. Человек с национальным нарциссизмом ожидает, что другие государства признают величие его страны, и испытывает негативные эмоции, когда не получает ожидаемого [10; 14; 19; 22].
Проведенные исследования показали, что надежная национальная идентификация и национальный нарциссизм по-разному связаны с реакциями людей на происходящее в стране. Чем выше у человека уровень надежной национальной идентификации, тем лучше он относится к политической и экономической системе своей страны [35; 47], тем больше готов совершать действия, улучшающие положение сограждан [43; 46], и тем меньше поддерживает враждебные действия против них [7]. (По другим данным надежная идентификация не связана с поддержкой таких действий [23].)
В то же время чем выше у человека уровень национального нарциссизма, тем негативнее он относится к согражданам, которые, по его мнению, угрожают имиджу государства, тем более жесткие действия по отношению к ним одобряет [7; 23]; тем больше он поддерживает политику, направленную на сохранение имиджа своей страны, независимо от потенциальной опасности, которую эта политика может представлять для отдельных граждан (например, использование отечественных, но непроверенных вакцин) [26].
Кроме того, надежная национальная идентификация и национальный нарциссизм по-разному связаны с реакциями на потенциально «враждебные» этнические, религиозные и национальные аутгруппы. Надежная национальная идентификация вызывает более позитивные эмоции, меньшую социальную дистанцию и более доброжелательное поведение по отношению к этническим меньшинствам, мигрантам и жителям других стран. Национальный нарциссизм порождает более негативные эмоции, большую социальную дистанцию и более враждебные действия в отношении этих аутгрупп [11; 18; 20; 21; 24; 27; 36; 48].
Однако некоторые исследования показали, что национальный нарциссизм сильнее связан с отношением к государственной политике, чем надежная национальная идентификация. Например, только национальный нарциссизм увеличивает поддержку дискриминации мигрантов [6] и «жесткой» политики в отношении «враждебных» стран [9], включая бойкоты иностранных товаров и военные вторжения [19]. Кроме того, только национальный нарциссизм уменьшает поддержку международного сотрудничества [26] и прощение других государств за обиды, нанесенные в прошлом [19; 28].
Текущее исследование. Предыдущие исследования показали, что надежная национальная идентификация связана с позитивным отношением к согражданам, а национальный нарциссизм – с негативным отношением к людям, которые «угрожают» стране. Однако исследователи уделяли большее внимание отношению к «угрожающим», чем к «безопасным» акторам. Кроме того, во многих случаях они рассматривали либо надежную национальную идентификацию, либо национальный нарциссизм. Наконец, они редко изучали отношение к политическим оппонентам. Эти ограничения были учтены в нашем исследовании.
Основная сложность заключалась в поиске критерия для политической поляризации. В публичном дискурсе современной России отсутствует дискуссия о возможных путях развития страны. Кроме того, в программах и действиях российских политических партий трудно найти элементы, отражающие различия между ними. Основными критериями классификации политических взглядов являются «поддержка власти vs. оппозиции» и «одобрение vs. неодобрение положения дел в стране». В данном исследовании мы использовали второй критерий.
Формулируя гипотезы, мы исходили из того, что как надежная национальная идентификация, так и национальный нарциссизм отражают позитивное отношение к своей стране. Поэтому мы предположили, что надежная национальная идентификация (гипотеза 1а) и национальный нарциссизм (гипотеза 1б) будут позитивно связаны с предпочтением людей, которые одобряют статус-кво, по сравнению с людьми, которые не одобряют статус-кво (политическая поляризация). Однако эти связи будут строиться на разных основаниях.
Согласно предыдущим исследованиям, надежная национальная идентификация связана с позитивным отношением к любым согражданам, а национальный нарциссизм связан с негативным отношением к тем, кто критикует страну. Поэтому мы предположили, что надежная национальная идентификация будет сильнее, чем национальный нарциссизм, связана с позитивным отношением к людям, одобряющим статус-кво (гипотеза 2а). Национальный нарциссизм будет сильнее, чем надежная национальная идентификация, связан с негативным отношением к людям, которые не одобряют статус-кво (гипотеза 2б).
Для проверки этих гипотез мы провели два замера – в июле 2023 и мае 2024 годов. В обоих замерах мы измеряли надежную национальную идентификацию и национальный нарциссизм, а также отношение к людям, которые одобряют и не одобряют статус-кво. В первом замере мы просили респондентов оценить свое эмоциональное отношение к представителям этих групп, готовность объединяться с ними для решения общих проблем и отношение к законодательным ограничениям их действий. Во втором замере мы добавили приписывание черт и социальную дистанцию с ними.
 

Метод

Выборка исследования. В исследовании приняли участие российские респонденты. В первом замере респонденты рекрутировались через онлайн-платформу Yandex Toloka, а во втором – через онлайн-платформу Анкетолог. В первом замере приняли участие 473 человека; 232 человека назвали себя мужчинами, а 241 человек – женщинами; возраст участников варьировался от 18 до 83 лет (M = 39,00, SD = 13,02). Во втором замере приняли участие 220 человек; 113 человек назвали себя мужчинами, а 107 – женщинами; возраст участников варьировался от 18 до 82 лет (M = 38,64, SD = 13,94).
В первом замере зарегистрированные пользователи получали онлайн-ссылку на опросник, размещенный на внешнем сервисе 1ka.si; во втором замере – на платформе Анкетолог. В обоих случаях мы не собирали личные данные (например, ФИО, адрес и т.д.). Перед заполнением методики участники давали информированное согласие на участие в исследовании. В конце респонденты, которые заполнили весь опросник и правильно ответили на вопросы для проверки внимания (например, «Выберите ответ “совершенно согласен”»), получали небольшое вознаграждение.
Методики исследования. Опросник включал методики для измерения надежной национальной идентификации, национального нарциссизма, собственной политической позиции, политической поляризации и социально-демографических особенностей.
Надежная национальная идентификация. Мы использовали четыре утверждения из опросника для измерения социальной идентификации [32; 34]: «Для меня важно, что я россиянин (россиянка)», «Я горжусь тем, что являюсь россиянином (россиянкой)», «Тот факт, что я россиянин (россиянка) – это важная часть моего представления о себе», «Я счастлив от того, что я россиянин (россиянка)». Для ответа использовалась 7-балльная (первый замер) или 5-балльная (второй замер) шкала от 1 – «совершенно не согласен(а)» до 7/5 – «совершенно согласен(а)» (αнни1 = 0,97, αнни2 = 0,93).
Национальный нарциссизм. Мы использовали русскоязычную версию шкалы коллективного нарциссизма [4]. Она включала восемь утверждений (без одного – обратного – пункта, который, согласно нашим предыдущим исследованиям, ухудшал показатели модели). Для ответа использовалась 7-балльная (первый замер) или 5-балльная (второй замер) шкала от 1 – «совершенно не согласен(а)» до 7/5 – «совершенно согласен(а)» (αнн1 = 0,93, αнн2 = 0,91).
Собственная политическая позиция. Респонденты видели биполярную шкалу, на полюсах которой находилось два утверждения: «Дела в России идут в неправильном направлении» и «Дела в России идут в правильном направлении». Участники первого замера должны были оценить, с каким утверждением они согласны больше, а с каким – меньше. В первом замере для ответа была использована 7-балльная шкала от 1 – «совершенно согласен с первым утверждением» до 7 – «совершенно согласен со вторым утверждением», где 4 обозначала «не уверен(а)»; во втором замере – 6-балльная шкала без нейтрального варианта ответа.
В обоих случаях этот параметр использовался не для проверки гипотез, а для описания выборки. Оказалось, что в первой выборке 48% участников одобряли направление, в котором движется Россия; 22% были не уверены в ответе; 30% не одобряли направление движения страны. Во второй выборке 71% участников поддерживали, а 29% не поддерживали направление движения. Различие в результатах, скорее всего, было связано с респондентами, зарегистрированными на разных платформах, и с отсутствием нейтрального ответа во втором замере. Однако в обоих случаях для большей части выборки люди, которые одобряли статус-кво, были ингруппой, а те, кто не одобрял, – аутгруппой.
Политическая поляризация. Респонденты оценивали свое отношение к «людям, которые считают, что дела в России идут в правильном направлении» (одобряют статус-кво) и «людям, которые считают, что дела в России идут в неправильном направлении» (не одобряют статус-кво). Сначала участники выражали отношение к «поддерживающим», а потом – к «не поддерживающим». Вопросы позволяли измерить когнитивный, аффективный и поведенческий компоненты политической поляризации.
Для измерения когнитивного компонента использовались пять биполярных шкал: «умный vs. неумный», «открытый к новым идеям vs. ограниченный», «добрый vs. злой», «честный vs. нечестный», «бескорыстный vs. эгоистичный». Респонденты оценивали, насколько эти характеристики свойственны людям, одобряющим и не одобряющим статус-кво, по 5-балльной шкале. В одних шкалах слева находился позитивный полюс, а в других – негативный. При обработке оценки «разворачивались» таким образом, что больший балл отражал более позитивные особенности (αодобряющие2 = 0,87, αнеодобряющие2 = 0,88).
Для измерения аффективного компонента респонденты отвечали на вопросы: «Как бы вы оценили свое отношение к людям, которые считают, что дела в России идут в правильном направлении?» и «Как бы вы оценили свое отношение к людям, которые считают, что дела в России идут в неправильном направлении?». Для ответа была использована 7-балльная шкала от 1 – «отношение очень холодное, отрицательное» до 7 – «отношение очень теплое, положительное».
Для измерения поведенческого компонента использовались три методики. Во-первых, респонденты оценивали социальную дистанцию с людьми, которые одобряют и не одобряют статус-кво: «Представьте, что перед вами человек, который считает, что страна идет в правильном/неправильном направлении. Пожалуйста, оцените, как бы вы чувствовали себя при общении с ним, если бы он был… членом вашей семьи; вашим другом; вашим коллегой; вашим соседом» (четыре пункта). Для ответа использовалась 5-балльная шкала от 1 – «очень некомфортно» до 5 – «очень комфортно»; больший балл свидетельствовал о меньшей социальной дистанции (αодобряющие2 = 0,92, αнеодобряющие2 = 0,93).
Во-вторых, участники отмечали степень, в которой они готовы обсуждать и совместно решать проблемы, возникающие в их собственной жизни и в жизни России, с людьми, которые одобряют и не одобряют статус-кво (четыре пункта). Респонденты оценивали свою готовность по 7-балльной (первый замер) или 5-балльной (второй замер) шкале от 1 – «совершенно не готов(а)» до 7/5 – «полностью готов(а)» (αодобряющие1-2 = 0,95–0,87, αнеодобряющие1-2 = 0,94–0,90).
В-третьих, респонденты выражали отношение к ограничениям, направленным против людей, которые одобряют и не одобряют статус-кво. Они отмечали допустимость трех запретов (баллотироваться на выборах3, заниматься преподавательской деятельностью и работать в органах государственной власти) и двух наказаний (штрафовать за публичное выражение мнения и приговаривать к тюремному заключению за публичное выражение мнения). Респонденты оценивали степень допустимости по 7-балльной (первый замер) или 5-балльной (второй замер) шкале от 1 – «совершенно недопустимо» до 7/5 – «совершенно допустимо» (αодобряющие1-2 = 0,92–0,89, αнеодобряющие1-2 = 0,90–0,94).
Для проверки гипотез использовались показатели отношения к людям, которые одобряли и не одобряли статус-кво (гипотеза 2), а также общие индексы поляризации по разным основаниям (гипотеза 1). Для вычисления общих индексов по каждой из пяти методик была рассчитана разность ответов, данных респондентом при оценке людей, которые одобряют существующий статус-кво, и людей, которые его не одобряют.
Социально-демографические особенности измерялись с помощью четырех вопросов. Мы просили респондентов указать свой пол (1 – мужчины, 2 – женщины); возраст (количество лет); образование от 1 (начальное) до 6 (первый замер)/5 (второй замер) (высшее); доход от 1 (не хватает денег даже на еду) до 6 (первый замер)/5 (второй замер) (можем позволить себе все, в том числе покупку квартиры или дачи).
 

Результаты

Первичные результаты представлены в репозитории [3]. Обработка проводилась в статистическом пакете Jamovi. В ходе анализа принимались во внимание коэффициенты, значимые на уровне p ≤ 0,01. Описательная статистика и корреляции для первой и второй выборки представлены в репозитории в табл. 1 и 2 [3]. Результаты показали, что в обоих замерах выраженность обеих форм национальной идентичности превышала среднее значение по шкале (tнни1-2 = 22,21***–20,43***, tнн1-2 = 9,65***–11,00***). Однако надежная национальная идентификация была выражена сильнее, чем национальный нарциссизм (t1-2 = 11,51***–17,24***).
Кроме того, в обеих выборках четыре показателя отношения к согражданам, которые одобряли статус-кво, были выше среднего по шкале (tчерты2 = 8,17***, tэмоции1-2 = 5,71***–5,80***, tдистанция2 = 11,75***, tкооперация1-2 = 6,20***–7,18***), а один показатель – ниже среднего (tограничения1-2 = –30,96*** – –15,58***). В то же время отношение к согражданам, которые не одобряли статус-кво, зависело от выборки. В первой выборке один показатель превышал среднее значение по шкале (tкооперация1 = 1,69***), а один показатель уступал ему (tограничения = –55,77***). Во второй выборке все показатели были ниже среднего по шкале (tчерты2 = –2,70**, tэмоции2 = –4,40***, tдистанция2 = –2,88**, tкооперация = –3,21**, tограничения = –22,90***).
Таким образом, в обоих выборках отношение к людям, которые одобряли статус-кво, было лучше, чем отношение к тем, кто его не одобрял (tчерты2 = 6,17***, tэмоции1-2 = 1,65**–5,94***, tкооперация1-2 = 1,65***–7,01***, tсоцдистанция2 = 8,94***, tограничения1-2 = –7,17*** – –4,09***). Причем во второй выборке это различие было больше, чем в первой. На наш взгляд, это можно объяснить наличием во второй выборке большего количества сторонников статус-кво по сравнению с первой. Однако в обеих выборках респонденты, скорее, не одобряли запреты и наказания как для сторонников статус-кво, так и для его противников.
Для проверки гипотез был использован линейный регрессионный анализ. Полные данные регрессионного анализа представлены в репозитории [3]. Предикторами были надежная национальная идентификация и национальный нарциссизм; контрольными переменными – социально-демографические особенности; зависимыми переменными – отношение к людям, которые одобряют и не одобряют статус-кво, а также политическая поляризация (разница в отношении к этим группам).
Результаты показали, что надежная национальная идентификация и национальный нарциссизм были связаны с более сильной политической поляризацией. Они предсказывали атрибуцию более позитивных черт ( нни = 0,272***, нн = 0,327***), более позитивное эмоциональное отношение ( нни 1-2 = 0,411***–0,279***, нн 1-2 = 0,376***–0,336***), а также большую готовность к общению ( нни = 0,257***, нн = 0,201**) и кооперации с людьми, которые одобряют статус-кво, чем с людьми, которые его не одобряют ( нни 1-2 = 0,336***–0,228***, нн 1-2 = 0,402***–0,410***). Кроме того, обе формы предсказывали более негативное отношение к ограничениям, направленным против «одобряющих» по сравнению с «неодобряющими» ( нни 1-2 = –0,183*** – –0,247***, нн 1-2 = –0,259*** – –0,250**). Эти результаты подтвердили гипотезы 1а и 1б.
Однако разные формы национальной идентичности были по-разному связаны с отношением к людям, которые одобряли и не одобряли статус-кво. Надежная национальная идентификация была сильнее связана с позитивным отношением к «одобряющим», чем национальный нарциссизм. Это различие ярко проявлялось в социальной дистанции ( нни = –0,474***, нн = –0,164) и отношении к ограничениям ( нни 1-2 = –0,157** – –0,321***, нн 1-2 = 0,167–0,119); меньше – в атрибуции черт ( нни = 0,315***, нн = 0,239**). Однако мы не обнаружили различий в эмоциональном отношении ( нни 1-2 = 0,393***–0,315***, нн 1-2 = 0,262***–0,239***) и готовности к кооперации ( нни 1-2 = 0,400***–0,286***, нн 1-2 = 0,227***–0,276***).
В то же время национальный нарциссизм был сильнее связан с негативным отношением к людям, которые не одобряли статус-кво, чем надежная национальная идентификация. Это различие проявлялось по всем показателям: сильнее по атрибуции черт ( нни = –0,167, нн = –0,338***), эмоциональному отношению ( нни = –0,212, нн = –0,362***), готовности к кооперации ( нни 1-2 = –0,068  – –0,061, нн 1-2 = –0,345*** – –0,312***) и отношению к ограничениям ( нни 1-2 = 0,072–0,064, нн 1-2 = 0,437***–0,438***); меньше – по социальной дистанции ( нни = 0,201**, нн = 0,393**). Исключение составляло только эмоциональное отношение к «неодобряющим» в первом замере ( нни = –0,328***, нн = –0,407***). В целом эти результаты частично подтвердили гипотезы 2а и 2б.
 

Обсуждение результатов

В этом исследовании мы проанализировали связь между национальной идентичностью и политической поляризацией. Мы предположили, что обе формы национальной идентичности будут связаны с более позитивным отношением к согражданам, одобряющим текущее положение дел, чем к неодобряющим. Однако надежная национальная идентификация будет сильнее связана с позитивным отношением к «одобряющим», а национальный нарциссизм – с негативным отношением к «неодобряющим». Результаты исследования подтвердили наши предположения.
Во-первых, обе формы национальной идентичности были позитивно связаны с разным отношением к согражданам с разными политическими взглядами. Люди с сильной надежной национальной идентификацией и национальным нарциссизмом приписывали «одобряющим статус-кво» более позитивные черты, выражали более позитивные эмоции к ним, были больше готовы взаимодействовать с ними и считали менее допустимым ограничивать их права. Таким образом, обе формы национальной идентичности вызывали классическую межгрупповую дифференциацию.
Во-вторых, надежная национальная идентификация была сильнее связана с отношением к согражданам, которые одобряли статус-кво. В частности, люди с высокими показателями по этому параметру приписывали «одобряющим» более позитивные черты, ощущали больший комфорт в общении с ними и меньше поддерживали направленные против них ограничения, чем люди с низкими показателями. В то же время связь национального нарциссизма с отношением к «одобряющим» по этим параметрам была либо статистически незначимой, либо статистически значимой, но более слабой.
Эти результаты соответствуют данным предыдущих исследований, показавшим, что надежная национальная идентификация предсказывает позитивное отношение к согражданам и готовность действовать на их благо. Например, люди с высокими показателями по этому параметру чаще соблюдали меры предосторожности, которые уменьшали вероятность заражения окружающих серьезным заболеванием [46]. Кроме того, они чаще участвовали в нормативных (мирных) политических акциях для того, чтобы улучшить положение жителей страны, но реже участвовали в ненормативных [43].
В-третьих, национальный нарциссизм был сильнее связан с отношением к согражданам, которые не одобряли статус-кво. Люди с высокими показателями по этому параметру приписывали «неодобряющим» менее позитивные черты, испытывали к ним более негативные эмоции, ощущали меньший комфорт в общении, были меньше готовы к кооперации с ними и больше поддерживали направленные против них ограничения, чем люди с низкими показателями. Связь надежной национальной идентификации с отношением к «неодобряющим» была либо статистически незначимой, либо статистически значимой, но более слабой.
Эти результаты также соответствуют данным предыдущих исследований, которые показали, что в международных отношениях национальный нарциссизм лучше предсказывал отношение к «угрожающим» людям и группам, чем к «неугрожающим» [20]. Кроме того, он предсказывал пассивное и активное сопротивление аутгруппам, которые воспринимались как угроза для страны [19; 26]. Наше исследование продемонстрировало, что этот эффект возникает не только в отношениях между странами, но и в отношениях между людьми с разными взглядами на положение дел в стране.
В-четвертых, различие между двумя формами национальной идентичности было выражено в отношении к тем, кто критикует статус-кво (по всем параметрам), чем к тем, кто его одобряет (по трем из пяти параметров). Эти результаты также соответствуют данным предыдущих исследований, которые показали, что надежная национальная идентификация не связана с отношением к согражданам, которые угрожают имиджу государства [23]. Возможно, таким образом люди с высокой национальной идентификацией пытаются найти баланс между поддержкой сторонников и объединением граждан страны в целом.
В-пятых, разница между надежной национальной идентификацией и национальным нарциссизмом ярче проявлялась на уровне поведения (особенно в социальной дистанции и ограничениях), чем на уровне эмоций. Возможно, это связано с социальными нормами, которые одобряют дружелюбное и мирное взаимодействие с согражданами, но сильнее регламентируют действия, чем мысли и эмоции. Таким образом, наши результаты говорят о том, что люди с высокой надежной идентификацией чаще соблюдают эти нормы, чем люди с высоким национальным нарциссизмом.
 

Выводы

В этом исследовании мы провели комплексный анализ связи между разными формами национальной идентичности и отношением к людям с разными политическими взглядами. В частности, мы измеряли отношение к людям, которые одобряли («отсутствие угрозы») и не одобряли («наличие угрозы») статус-кво. Кроме того, мы анализировали различия между воздействием надежной национальной идентификации и национального нарциссизма. И наконец, мы рассмотрели пять разных показателей отношения к людям с разными политическими взглядами.
Исследование позволило сделать несколько выводов:
  1. Российская идентичность увеличивает политическую поляризацию между людьми, которые поддерживают и не поддерживают то, что происходит в стране.
  2. Надежная национальная идентификация объединяет россиян за счет доброжелательного отношения к согражданам, одобряющим положение дел в стране.
  3. Национальный нарциссизм разобщает россиян за счет отвержения людей, не одобряющих статус-кво, то есть угрожающих позитивному представлению в стране.
  4. Различие между двумя формами национальной идентичности сильнее выражено в отношении к тем, кто критикует статус-кво, чем к тем, кто его одобряет.
  5. Разница между надежной национальной идентификацией и национальным нарциссизмом ярче проявляется на уровне поведения, чем на уровне эмоций.
Однако наше исследование имеет несколько ограничений. Во-первых, мы рассматривали только общий параметр политической поляризации – отношение к положению дел в стране, то есть к действиям представителей власти вообще. Однако мы не учитывали поляризацию на основании отношения к отдельным проблемам (например, законам, регламентирующим поведение в сексуальной и семейной сфере, участию страны в военных действиях и т.д.).
Во-вторых, в обоих исследованиях большинство респондентов выражали относительно высокий уровень надежной национальной идентификации и национального нарциссизма. Кроме того, большинство респондентов, особенно во втором замере, полагали, что «дела в стране идут в правильном направлении». С одной стороны, неравномерное распределение соответствует данным социологических опросов. С другой стороны, это могло отразиться на результатах.
В-третьих, наше исследование было кросс-секционным. С одной стороны, это соответствует имплицитному представлению о надежной национальной идентификации и национальном нарциссизме как относительно стабильных переменных, которые не варьируются в эксперименте. С другой стороны, наши выводы о воздействии разных форм национальной идентичности во многом основаны на теоретическом представлении о взаимосвязи между переменными.
Таким образом, в будущих исследованиях можно, во-первых, рассмотреть роль разных форм национальной идентичности в политической поляризации по разным основаниям. В качестве таких оснований может рассматриваться отношение к инициативам представителей власти или уже принятым законам, которые затрагивают интересы большого количества жителей страны. Это позволит оценить универсальность обнаруженной нами закономерности.
Во-вторых, помимо надежной национальной идентификации и национального нарциссизма существуют другие конструктивные (конструктивный патриотизм, национальная привязанность) и неконструктивные (слепой патриотизм, национальное прославление, национализм) формы национальной идентичности. Поэтому в будущих исследованиях имеет смысл проанализировать, сохраняется ли обнаруженный нами эффект после контроля других форм отношения к своей стране.
В-третьих, мы не рассматривали вопрос о механизмах разного воздействия надежной национальной идентичности и национального нарциссизма. Из предыдущих исследований известно, что люди с высокими показателями по этому параметру более чувствительны к угрозам. Однако можно предположить, что существуют и другие механизмы, например, восприятие социальных норм или отношение к ним. Подобные механизмы можно рассмотреть в будущих исследованиях.
 
1 Термины «межгрупповая дифференциация» и «политическая поляризация» возникли и до сих пор используются в разных дисциплинах: первый термин чаще используют психологи, а второй – специалисты в области политической науки. Это объясняет содержательные пересечения между этими терминами.
2 В исследованиях, которые публикуются в международных психологических журналах, восприятие человеком себя как жителя или гражданина какой-либо страны обычно называется национальной идентичностью/идентификацией (national identity/identification). Однако в русском языке слово «национальность» нередко используется как синоним «этнической принадлежности». Поэтому в русскоязычных работах чаще используется термин «гражданская идентичность/идентификация».
3 Этот пункт использовался только во втором замере.

Литература

  1. Гулевич О.А. Психологический анализ политических ориентаций. Часть I. Определение, методы измерения и проблемы изучения // Психологический журнал. 2020. Т. 41. № 5. С. 18–24. DOI:10.31857/S020595920011076-9
  2. Гулевич О.А. Психологический анализ политических ориентаций. Часть 2: Предикторы и последствия политических взглядов // Психологический журнал. 2021. Т. 42. № 1. С. 46–55. DOI:10.31857/S020595920012575-8
  3. Гулевич О.А., Косимова С.С. Связь российской идентичности и политической поляризации: роль надежной национальной идентификации и национального нарциссизма [Датасет]. RusPsyData: Репозиторий психологических исследований и инструментов. DOI:10.48612/MSUPE/1f94-pe99-vv3v
  4. Романова М.О., Иванов А.А., Богатырева Н.И., Терскова М.А., Быков А.О., Анкушев В.В. Адаптация шкалы коллективного нарциссизма на российской выборке // Социальная психология и общество. 2022. Т. 13. № 3. С. 201–220. DOI:10.17759/sps.2022130312
  5. Abramowitz A.I., Saunders K.L. Is polarization a myth? // The Journal of Politics, 2008. Vol. 70, no. 2, pp. 542–555. DOI:10.1017/S0022381608080493
  6. Bertin P., Marinthe G., Biddlestone M., Delouvée S. Investigating the identification-prejudice link through the lens of national narcissism: The role of defensive group beliefs // Journal of Experimental Social Psychology, 2022. Vol. 98, Article 104252. DOI:10.1016/j.jesp.2021.104252
  7. Biddlestone M., Cichocka A., Główczewski M., Cislak A. Their own worst enemy? Collective narcissists are willing to conspire against their in‐group // British Journal of Psychology, 2022. Vol. 113, no. 4, pp. 894–916. DOI:10.1111/bjopp.12569
  8. Brown J.K., Hohman Z.P. Extreme party animals: Effects of political identification and ideological extremity // Journal of Applied Social Psychology, 2022. Vol. 52, pp. 351–362. DOI:10.1111/jasp.12863
  9. Cai H., Gries P. National narcissism: Internal dimensions and international correlates // PsyCh Journal, 2013. Vol. 2, no. 2, pp. 122–132. DOI:10.1002/pchj.26
  10. Cichocka A. Understanding defensive and secure in-group positivity: The role of collective narcissism // European Review of Social Psychology, 2016. Vol. 27, no. 1, pp. 283–317. DOI:10.1080/10463283.2016.1252530
  11. Cichocka A., Golec de Zavala A., Marchlewska M., Bilewicz M., Jaworska M., Olechowski M. Personal control decreases narcissistic but increases non-narcissistic in-group positivity // Journal of Personality, 2018. Vol. 86, no. 3, pp. 465–480. DOI:10.1111/jopy.12328
  12. De Keersmaecker J., Roets A. Is there an ideological asymmetry in the moral approval of spreading misinformation by politicians? // Personality and Individual Differences, 2019. Vol. 143, pp. 165–169. DOI:10.1016/j.paid.2019.02.003
  13. Denning K.R., Hodges S.D. When polarization triggers out-group “counter-projection” across the political divide // Personality and Social Psychology Bulletin, 2022. Vol. 48, no. 4, pp. 638–656.
  14. Eker I., Cichocka A., Cislak A. Collective narcissism: How being narcissistic about your groups shapes politics, group processes, and intergroup relations. The Cambridge Handbook of Political Psychology / Ed. by D. Osborne, C. Sibley. Cambridge: Cambridge University Press, 2022, pp. 214–227. DOI:10.1017/9781108779104.015
  15. Ekstrom P.D., Lai C.K. The selective communication of political information // Social Psychological and Personality Science, 2021. Vol. 12, no. 5, pp. 789–800. DOI:10.1177/1948550620942365
  16. Ellemers N., Haslam S.A. Social Identity Theory. Handbook of theories of social psychology / Ed. by P.A.M. Van Lange, A.W. Kruglanski, E.T. Higgins. Sage Publications Ltd., 2012. Vol. 2, pp. 379– DOI:10.4135/9781446249222.n46
  17. Frimer J.A., Skitka L.J., Motyl M. Liberals and conservatives are similarly motivated to avoid exposure to one another's opinions // Journal of Experimental Social Psychology, 2017. Vol. 72, pp. 1–12. DOI:10.1016/j.jespp.2017.04.003
  18. Golec de Zavala A., Cichocka A., Bilewicz M. The paradox of in-group love: Differentiating collective narcissism advances understanding of the relationship between in-group and out-group attitudes // Journal of Personality, 2013. Vol. 81, no. 1, pp. 16–28. DOI:10.1111/j.1467-6494.2012.00779.x
  19. Golec de Zavala A., Cichocka A., Eidelson R., Jayawickreme N. Collective narcissism and its social consequences // Journal of Personality and Social Psychology, 2009. Vol. 97, no. 6, pp. 1074–1096. DOI:10.1037/a0016904
  20. Golec de Zavala A., Cichocka A., Iskra-Golec I. Collective narcissism moderates the effect of in-group image threat on intergroup hostility // Journal of Personality and Social Psychology, 2013. Vol. 104, no. 6, pp. 1019–1039. DOI:10.1037/a0032215
  21. Golec de Zavala A.G., Federico C.M., Sedikides C., Guerra R., Lantos D., Mroziński B., Cypryańska M., Baran T. Low self-esteem predicts out-group derogation via collective narcissism, but this relationship is obscured by in-group satisfaction // Journal of Personality and Social Psychology, 2020. Vol. 119, no. 3, pp. 741–764. DOI:10.1037/pspp0000260
  22. Golec de Zavala A., Lantos D. Collective narcissism and its social consequences: The bad and the ugly // Current Directions in Psychological Science, 2020. Vol. 29, no. 3, pp. 273–278. DOI:10.1177/0963721420917703
  23. Golec de Zavala A., Peker M., Guerra R., Baran T. Collective narcissism predicts hypersensitivity to in-group insult and direct and indirect retaliatory intergroup hostility // European Journal of Personality, 2016. Vol. 30, no. 6, pp. 532–551. DOI:10.1002/per.2067
  24. Górska P., Stefaniak A., Marchlewska M., Matera J., Kocyba P., Łukianow M., Malinowska K., Lipowska K. Refugees unwelcome: Narcissistic and secure national commitment differentially predict collective action against immigrants and refugees // International Journal of Intercultural Relations, 2022. Vol. 86, pp. 258–271. DOI:10.1016/j.ijintrel.2021.11.009
  25. Goya-Tocchetto D., Kay A.C., Vuletich H., Vonasch A., Payne K. The partisan trade-off bias: When political polarization meets policy trade-offs // Journal of Experimental Social Psychology, 2022. Vol. 98, Article 104231. DOI:10.1016/j.jespp.2021.104231
  26. Gronfeldt B., Cislak A., Sternisko A., Eker I., Cichocka A. A small price to pay: National narcissism predicts readiness to sacrifice in-group members to defend the in-group’s image // Personality and Social Psychology Bulletin, 2023. Vol. 49, no. 4, pp. 612–626. DOI:10.1177/01461672221074790
  27.  Guerra R., Bierwiaczonek K., Ferreira M., Golec de Zavala A., Abakoumkin G., Wildschut T., Sedikides C. An intergroup approach to collective narcissism: Intergroup threats and hostility in four European Union countries // Group Processes & Intergroup Relations, 2022. Vol. 25, no. 2, pp. 415–433. DOI:10.1177/1368430220972178
  28. Hamer K., Penczek M., Bilewicz M. Between universalistic and defensive forms of group attachment: The indirect effects of national identification on intergroup forgiveness // Personality and Individual Differences, 2018. Vol. 131, pp. 15–20. DOI:10.1016/j.paid.2018.03.052
  29. Iyengar S. Fear and loathing in American politics. A review of affective polarisation. The Cambridge Handbook of Political Psychology / ed. by D. Osborne, C. Sibley. Cambridge: Cambridge University Press, 2022, 399–413. DOI:10.1017/9781108779104.028
  30. Iyengar S., Krupenkin M. The strengthening of partisan affect // Political Psychology, 2018. Vol. 39, pp. 201–218. DOI:10.1111/pops.12487
  31. Iyengar S., Sood G., Lelkes Y. Affect, not ideology. A social identity perspective on polarization // Public Opinion Quarterly, 2012. Vol. 76, no. 3, pp. 405–431. DOI:10.1093/poq/nfs038
  32. Leach C.W., van Zomeren M., Zebel S., Vliek M.L.W., Pennekamp S.F., Doosje B., Ouwerkerk J.W., Spears R. Group-level self-definition and self-investment: A hierarchical (multicomponent) model of in-group identification // Journal of Personality and Social Psychology, 2008. Vol. 95, no. 1, pp. 144–165. DOI:10.1037/0022-3514.95.1.144
  33. Lee T.K., Kim Y., Coe K. When social media become hostile media: An experimental examination of news sharing, partisanship, and follower count // Mass Communication and Society, 2018. Vol. 21, pp. 450–472. DOI:10.1080/15205436.2018.1429635
  34. Lovakov A.V., Agadullina E.R., Osin E.N. A hierarchical (Multicomponent) model of in-group identification: Examining in Russian samples // The Spanish Journal of Psychology, 2015. Vol. 18, Article E32. DOI:10.1017/sjp .2015.37
  35.  Luca C., Kevin O.C., Chiara B. Do superordinate identification and temporal/social comparisons independently predict citizens’ system trust? Evidence From a 40-Nation Survey // Frontiers in Psychology, 2021. Vol. 12. DOI:10.3389/fpsyg.2021.745168
  36. Marchlewska M., Cichocka A., Jaworska M., Golec de Zavala A., Bilewicz M. Superficial ingroup love? Collective narcissism predicts ingroup image defense, outgroup prejudice, and lower ingroup loyalty // The British Journal of Social Psychology, 2020. Vol. 59, no. 4, pp. 857–875. DOI:10.1111/bjso.12367
  37. Morais C., Abrams D., de Moura G.R. Ethics versus success? The acceptance of unethical leadership in the 2016 us presidential elections // Frontiers in Psychology, 2020. Vol. 10. DOI:10.3389/fpsyg.2019.03089
  38. Mukerjee S., Yang T. Choosing to avoid? A conjoint experimental study to understand selective exposure and avoidance on social media // Political Communication, 2021. Vol. 38, no. 3, pp. 222–240. DOI:10.1080/10584609.2020.1763531
  39. Munro G.D., Zirpoli J., Schuman A., Taulbee J. Third-party labels bias evaluations of political platforms and candidates // Basic and Applied Social Psychology, 2013. Vol. 3, no. 3, pp. 151–163. DOI:10.1080/01973533.2013.764299
  40. Schmuck D., Tribastone M., Matthes J., Marquart F., Bergel E.M. Avoiding the other side? An eye-tracking study of selective exposure and selective avoidance effects in response to political advertising // Journal of Media Psychology: Theories, Methods, and Applications, 2020. Vol. 32, no. 3, pp. 158–164. DOI:10.1027/1864-1105/a000265
  41. Schott M., Wolf J. Election poster persuasion: Attitude formation in the void // Social Psychology, 2018. Vol. 49, pp. 3–15. DOI:10.1027/1864-9335/a000323
  42. Seibt B., Schubert T.W., Zickfeld J.H., Fiske A.P. Touching the base: Heart-warming ads from the 2016 U.S. election moved viewers to partisan tears // Cognition and Emotion, 2019.  Vol. 33, no. 2, pp. 197–212. DOI:10.1080/02699931.2018.1441128
  43. Stathi S., Vezzali L., Waldzus S., Hantzi A. The mobilizing and protective role of national identification in normative and non‐normative collective action // Journal of Applied Social Psychology, Vol. 49, no. 9, pp. 596–608. DOI:10.1111/jasp.12619
  44. Stevens S.M., Jago C.P., Jasko K., Heyman G.D. Trustworthiness and ideological similarity (but not ideology) promote empathy // Personality and Social Psychology Bulletin, 2021. Vol. 47, no. 10, pp. 1452–1465. DOI:10.1177/0146167220972245
  45. Turner J.C., Reynolds K.J. Self-categorization theory. // Handbook of theories of social psychology. / ed. by P.A.M. Van Lange, A.W. Kruglanski, E.T. Higgins. Sage Publications Ltd., 2012. Vol. 2, pp. 399–417. DOI:10.4135/9781446249222.n46
  46. Van Bavel J.J., Cichocka A., Capraro V. et al. National identity predicts public health support during a global pandemic // Nature Communication, Vol. 13, no. 1, Article 517. DOI:10.1038/s41467-021-27668-9
  47. Vargas-Salfate S., Paez D., Liu J.H., Pratto F., Gil de Zúñiga H. A comparison of social dominance theory and system justification: The role of social status in 19 nations // Personality and Social Psychology Bulletin, 2022. Vol. 44, no. 7, pp. 1060–1076. DOI:10.1177/0146167218757455
  48. Verkuyten M., Kollar R., Gale J., Yogeeswaran K. Right-wing political orientation, national identification and the acceptance of immigrants and minorities // Personality and Individual Differences, 2022. Vol. 184, Article 111217. DOI:10.1016/j.paid.2021.111217
  49. Walter A.S., Redlawsk D.P. Voters’ partisan responses to politicians’ immoral behavior // Political Psychology, 2019. Vol. 40, no. 5, pp. 1075–1097. DOI:10.1111/pops.12582
  50. Wan C., Tam K.-P., Chiu C.-Y. Inter-subjective cultural representations predicting behaviour: The case of political culture and voting // Asian Journal of Social Psychology, 2010. Vol. 13, no. 4, pp. 260–273. DOI:10.1111/j.1467-839X.2010.01318.x
  51. Zell E., Stockus C.A., Bernstein M.J. It’s their fault: Partisan attribution bias and its association with voting intentions. Group Processes & Intergroup Relations, 2022. Vol. 25, no. 4, pp. 1139–1156. DOI:10.1177/1368430221990084

Информация об авторах

Гулевич Ольга Александровна, доктор психологических наук, профессор, заведующая лабораторией политико-психологических исследований, ФГАОУ ВО «Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (ФГАОУ ВО «НИУ ВШЭ»), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0003-3806-5064, e-mail: goulevitch@mail.ru

Косимова Сабина Санжаровна, стажер-исследователь лаборатории политико-психологических исследований, ФГАОУ ВО «Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (ФГАОУ ВО «НИУ ВШЭ»), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0009-0006-0175-4834, e-mail: kosimova.sabina@yandex.ru

Метрики

Просмотров

Всего: 21
В прошлом месяце: 0
В текущем месяце: 21

Скачиваний

Всего: 16
В прошлом месяце: 0
В текущем месяце: 16