Психология и право
2023. Том 13. № 3. С. 16–29
doi:10.17759/psylaw.2023130302
ISSN: 2222-5196 (online)
Социально опасное поведение подростков: клинико-психопатологические и психологические характеристики, роль деструктивного контента
Аннотация
В статье рассматриваются особенности социально опасного поведения подростков. Целью исследования было изучение влияния клинических, социальных и психологических характеристик деструктивного контента на формирование социально опасно поведения у подростков. Описаны результаты обследования 21 подростка 13—18 лет, совершивших и/или планировавших преступления экстремистско-террористической направленности и нападения на образовательные организации. Основными психическими расстройствами, установленными подросткам в ходе КСППЭ, являлись расстройства шизофренического спектра (38%), формирующиеся расстройства личности (28,6%), органические психические расстройства (9,5%). Отмечено, что вероятность развития психического неблагополучия у несовершеннолетних высока при сочетании биологических факторов, проблем семейного функционирования и негативных психосоциальных воздействий, поведенческих нарушений в анамнезе как показателя стойкости имеющихся клинических проявлений. Изучение параметров, влияющих на формирование нарушений психического здоровья у подростков, является начальным звеном определения мишеней профилактики психических расстройств и совершения социально опасных деяний.
Общая информация
Ключевые слова: подростки, психические расстройства, интернет, экстремизм
Рубрика издания: Юридическая психология детства
Тип материала: научная статья
DOI: https://doi.org/10.17759/psylaw.2023130302
Получена: 17.07.2023
Принята в печать:
Для цитаты: Бадмаева В.Д., Карауш И.С., Чибисова И.А., Федонкина А.А. Социально опасное поведение подростков: клинико-психопатологические и психологические характеристики, роль деструктивного контента [Электронный ресурс] // Психология и право. 2023. Том 13. № 3. С. 16–29. DOI: 10.17759/psylaw.2023130302
Полный текст
Введение
Социально опасное поведение является проявлением отклонения от общественных устоев, ведущим к дезадаптации, напряженности, конфликтам и как следствие приводящим к исчерпанности освоенных человеком безопасных поведенческих стратегий. Анализ данных выявил, что в последние годы в европейских странах отмечается увеличение числа инцидентов, сочетающих элементы террористических акций и нападения на образовательные учреждения несовершеннолетними, и стирание границ между этими вариантами социально опасного поведения [2; 6; 13]. Сравнение подростков, нападавших на школы и участвовавших в террористических акциях, показывает, что эти два феномена частично совпадают, особенно по отношению к социальным механизмам развития девиаций — подростки совершают акты насилия, используя определенные культурные сценарии (например, сочетание сценария «школьные расстрелы» с риторикой правых исламофобских групп), осуществляют атаку в публичных ситуациях, выбирая жертв не из-за личных конфликтов, а вследствие их символического значения [11; 12; 18]. Обнаруженными общими психологическими характеристиками являлись негативный детский опыт, социальная депривация и низкая самооценка, склонность к убийству и самоубийству [6; 13].
Подростковый возраст сопровождается поиском идентичности, что считается одной из важных движущих сил участников экстремистских групп [8]. Экстремизм как вид социально опасного поведения среди подростков определяется как переживание дисбаланса между угрожающими обстоятельствами и индивидуальными возможностями их преодоления. Террористические действия для такой личности выступают в качестве одного из способов реализации своих убеждений [4; 14; 15].
Недавние исследования свидетельствуют о том, что наличие психического заболевания само по себе не является прямым предиктором экстремизма [19; 20; 21], однако лица с психическими расстройствами часто используются вербовщиками экстремистских, террористических организаций и различных неокультов, реализующих противоправные деяния [1]. Показано, что среди подростков-«одиночек», совершивших такие противоправные действия, показатели распространенности шизофрении, бредовых расстройств и расстройств аутистического спектра в сравнении с базовыми показателями в общей популяции оказываются значительно выше [7; 10; 22], в то время как в выборках экстремистов, склонных действовать в группах, показатели распространенности психической патологии менее высоки, чем в выборках одиночек [9; 16].
Сегодня социализация и коммуникация большей части детей и подростков осуществляются в сетевом виртуальном пространстве, при этом значительная часть информации в Интернете — это токсичный контент [3; 5; 17]. Наиболее типичными признаками, отмечаемыми в поведении детей и подростков при деструктивном влиянии контента, являются повышенная возбудимость, тревожность, агрессивность; фиксированность на негативных эмоциях; депрессивная симптоматика; утрата прежнего эмоционального контакта со сверстниками; отчужденность в школьной среде, низкие коммуникативные навыки; повышенный интерес к сценам насилия; жестокое обращение с животными, со сверстниками и т. п.
Подростки, демонстрирующие социально опасное поведение, до совершения деликта или подготовки к нему, как правило, оказываются вне фокуса внимания психиатров, школьных психологов и социальных служб. При этом анализ данных исследования личностных особенностей и психического состояния несовершеннолетних, совершивших нападения на учебные заведения, характеристик их взаимодействия в школе и семье, позволяет заключить, что формирование агрессивного поведения начинается задолго до совершения противоправных действий, однако остается незамеченным окружающими [1].
Цель исследования состояла в определении влияния клинических, социальных и психологических характеристик, деструктивного контента на формирование социально опасного поведения у подростков.
Материал и методы
Обследована выборка из 21 подростка 13—18 лет с социально опасным поведением, планировавших и/или совершивших нападения на образовательные учреждения (14 человек), а также террористические акты, с публичным оправданием и пропагандой терроризма в интернет-пространстве, применением оружия, убийством или покушением на убийство двух и более лиц (7 человек). В связи с привлечением к уголовной ответственности они прошли комплексное судебное психолого-психиатрическое освидетельствование в ФГБУ «НМИЦ ПН им. В.П. Сербского» Минздрава России. Средний возраст несовершеннолетних 17 лет [18; 21].
Методы исследования: клинико-психопатологический, психологический, статистический. Для обработки результатов использована программа STATISTICA v.10.0. Распределение данных признано отличным от нормального, центральные тенденции и дисперсии количественных признаков представлены медианой (Me) и квартилями [Q25%; Q75%]. Статистическая взаимосвязь между индивидуально-психологическими особенностями исследовалась с помощью коэффициента корреляции Спирмена.
Результаты исследования и обсуждение
Структура психических расстройств, выявленных у подэкспертных в ходе комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы (КСППЭ) представлена в табл. 1.
Таблица 1
Структура психических расстройств у несовершеннолетних (n=21)
|
Психические расстройства |
Шифр по МКБ-10 |
Количество человек |
Доля от выборки |
|
Органическое расстройство личности в связи со смешанными заболеваниями |
F07.08 |
2 |
9,5% |
|
Расстройства шизофренического спектра острое полиморфное психотическое расстройство с симптомами шизофрении, шизофрения недифференцированная) |
F25.2 F23.2 F20.3 |
6 |
28,6% |
|
Депрессивный эпизод умеренной степени |
F32.10 |
1 |
4,8% |
|
Расстройства личности (формирующиеся смешанное и диссоциальное расстройство личности) |
F61.03 F60.2 |
8 |
38,0% |
|
Расстройства адаптации со смешанным расстройством эмоций и поведения |
F43.25 |
1 |
4,8% |
|
Социализированное расстройство поведения |
F91.2 |
1 |
4,8% |
|
Без психических расстройств |
|
2 |
9,5% |
|
Всего |
|
21 |
100% |
Наиболее часто выявляемой у исследуемых психической патологией являлись расстройства шизофренического спектра (38%). Клиническая их верификация представляла значительные сложности ввиду присущей подростковому возрасту фрагментарности, незавершенности, транзиторности и изменчивости психопатологической симптоматики, а также активной диссимуляции имеющейся психопатологии. Такие подростки, как правило, росли в благополучных семьях и ранее в поле зрения психиатров не попадали. Клиническая картина допубертатного этапа развития расстройства характеризовалась нарушенным онтогенезом — асинхронией созревания с явлениями психической акселерации, а также неврозоподобной симптоматикой. Отмечались шизоидные преморбидные личностные черты в виде отстраненности, замкнутости, сензитивности, мнительности. Выявлялись выраженные тревожные и тревожно-фобические нарушения («постоянная тревога», «глубокий, беспричинный страх»), а также кратковременные субпсихотические эпизоды, нередко гебоидная симптоматика.
На этапе пубертата клиническая картина эндогенного процесса усложнялась за счет появления аутохтонных аффективных колебаний в виде гипотимических состояний с угнетенностью, апатией, ангедонией, спонтанно сменяющихся кратковременной стабилизацией настроения, что сочеталось с нарастанием отчужденности, холодности, безразличия к родным, искажением и обеднением аффективности, чувством собственной измененности. В дальнейшем присоединялись своеобразные увлечения по типу подростковой метафизической («философической») интоксикации, несовершеннолетние становились активными пользователями интернет-ресурсов с ауто- и гетероагрессивной тематикой. Отмечались идеаторные нарушения с элементами насильственности, формирование сверхценных патологических идей отношения, бредовой интерпретацией своего «особого значения», величия («я Бог»), болезненного рассуждательства относительно устройства мира, навязчивых гомицидоманических идей. В единичных случаях клиническая картина расширялась за счет присоединения выраженных гебоидных, танатофильных расстройств (просмотр в Интернете патологоанатомических вскрытий, фильмов о пытках и умерщвлении людей), дисморфофобических нарушений, нарастания охваченности темой смерти, с совершением неоднократных суицидальных попыток, в том числе нанесением самоповреждений с целью самоубийства в период совершения общественно опасного деяния. Параноидный синдром являлся ведущим симптомокомплексом у подэкспертных с установленным расстройством — шизофрения, с патологическим, болезненным восприятием окружающего, идеями превосходства, величия, особой значимости, нарастанием охваченности сверхценными гомицидоманическими идеями.
При экспериментально-психологическом исследовании на фоне достаточного интеллектуального уровня наблюдались выраженная неравномерность, нецеленаправленность мыслительной деятельности, своеобразие и субъективизм при установлении причинно-следственных связей и интерпретации ситуаций, склонность к формированию труднокорригируемых концепций; в ассоциативной сфере отмечены своеобразие, отдаленность ассоциаций и образов. Эмоционально-волевая сфера характеризовалась обедненностью эмоций, замкнутостью, дистанцированностью по отношению к окружающим, ориентацией на внутренние субъективные критерии, формирующимся чувством своей исключительности, враждебностью.
Формирование личностной патологии (28,6%) у несовершеннолетних характеризовалось крайней мозаичностью клиники, сочетанием с нозологически нейтральной кризовой симптоматикой и делинквентными формами поведения, что указывало на смешанные типы расстройства личности. При клиническом исследовании у исследуемых уже с детского возраста в ответ на неблагоприятные внешние воздействия проявлялись малодифференцированные, элементарные типы реагирования в виде упрямства, капризности, сопровождавшиеся проблемами адаптации в дошкольных учреждениях. В младшем школьном возрасте отмечались патохарактерологические черты с тенденцией к их усилению и психогенному реагированию в субъективно неблагоприятных для них ситуациях (при рождении сиблинга, смене школы). В период пубертата прослеживалась склонность к декомпенсации с усилением и усложнением патологических личностных черт. Согласно полученной объективной информации, взаимоотношения подростков указанной группы с одноклассниками характеризовались как формально ровные, «без заметных конфликтов», однако сами подэкспертные отзывались о внутришкольных отношениях крайне негативно: «надо мной еще с младших классов издевались…, учителя не понимали, что у меня с кем-то был конфликт, для них все было хорошо». Непопулярность в среде одноклассников, отсутствие защиты и нежелание вникнуть в суть проблемы со стороны родителей и педагогов подталкивали подростков к поиску иных решений с учетом их патохарактерологических особенностей. Они находили в Интернете таких же «изгоев», которые испытывали подобные переживания, обменивались с ними планами мести. Часто именно в процессе такого общения происходило знакомство с сайтами деструктивной направленности. Индивидуально-психологические особенности несовершеннолетних характеризовались эмоциональной неустойчивостью, возбудимостью, агрессивными тенденциями, ориентацией на собственные желания и потребности без учета интересов окружающих в сочетании с подозрительностью и настороженностью, склонностью фиксироваться на негативных переживаниях.
Клиническая картина органического психического расстройства (9,5%) отличалась рядом специфических особенностей. Начиная с трехлетнего возраста у исследуемых отмечались гипердинамические нарушения и неврозоподобная симптоматика, что сопровождалось нарушениями адаптации в дошкольном учреждении. В школьный период наблюдались эмоционально-волевые расстройства в виде раздражительности, импульсивности, конфликтности, вспыльчивости, расторможенности, лабильности эмоциональных проявлений, что в сочетании с нарушениями дисциплины, когнитивной недостаточностью с неустойчивостью внимания и трудностями сосредоточения и усвоения знаний приводили к школьной дезадаптации. К началу негативной фазы пубертатного периода у подростков нередко наблюдались элементы гебоидного синдрома, сочетающиеся с гетероагрессивными тенденциями в отношении сверстников и родителей. Несмотря на обращение родителей с вышеуказанными проблемами к профильным специалистам и нередко госпитализацию подэкспертных в психиатрические стационары, проводимую психофармакотерапию, проблемы в межличностных отношениях сохранялись, подростки конфликтовали с одноклассниками и учителями, крайне агрессивно реагировали на замечания и нейтральные безобидные шутки.
В числе семейных проблем несовершеннолетних отмечались развод родителей и отсутствие отца в жизни ребенка, алкоголизация членов семьи, длительные семейные конфликты, патологические типы воспитания и т. п. Примерами нарушений раннего развития являлись перенесение инфекционного заболевания в тяжелой форме в возрасте до 3 лет; наличие резидуально-органической патологии (перинатальная энцефалопатия, синдром двигательных нарушений, наличие стигм дизэмбриогенеза) и т. п. В большинстве случаев в анамнезе были указания на наличие поведенческих проблем, особенно это касалось подростков, обвиняемых в экстремистской, террористической деятельности. Таким образом, вероятность развития психического расстройства у подростков возрастает при сочетании следующих факторов: «нарушения раннего развития», характеризующие влияние биологических факторов; «семейные проблемы», отражающие состояние семейного функционирования и влияние психосоциальных факторов, и «поведенческие нарушения в анамнезе» как показателя стойкости имеющихся клинических проявлений.
Изучение связей между индивидуально-психологическими особенностями подростков с социально опасным поведением с помощью коэффициента корреляции Спирмена показало наличие связей между имеющимся психическим расстройством и такими психологическими особенностями, как интроверсия (r=0,66), агрессивность (r=0,448), а также нарушениями семейного функционирования (r=0,51). Увлечение деструктивным контентом значимо связано с возникновением суицидальных мыслей у подростков (r=0,88), тревожностью (r=0,53) и обидчивостью (r=0,59). Помимо этого, отмечена корреляционная связь между такими индивидуально-психологическими особенностями, как агрессивность и интроверсия (r=0,47). Данные факты демонстрируют особенности взаимодействия подростков в социальной среде, когда внутренняя изолированность, неумение строить адекватные социальные связи затрудняют поиск внешней поддержки в субъективно сложных ситуациях, что в сочетании с агрессивными тенденциями приводит к непродуктивным и деструктивным формам разрешения конфликтных ситуаций, нередко заимствованным с сайтов соответствующей направленности.
На этапе формирования идентичности важнейшим социальным пространством является контекст сверстников. Характеризуя исследуемую выборку, стоит отметить, что это социальное пространство воспринимается подростками как проблемное и/или исключающее их из своей среды. Несовершеннолетние не имели большого количества друзей и широкого круга общения с одноклассниками либо не имели их совсем, не шли на контакт с одноклассниками, «закрывались в себе», производили впечатление стеснительных, замкнутых, безэмоциональных. Ранний опыт исключения со стороны сверстников подпитывает процесс социальной изоляции и создает потребность в общественном признании. Родственники и знакомые описывали у исследуемых такие личностные характеристики, как демонстративность, завышенная самооценка с тенденцией к переоценке своих возможностей, склонность к подчеркиванию своей значимости и мужественности, которые сочетались с неуверенностью в себе, замкнутостью. Такие описания свидетельствуют о наличии у несовершеннолетних некоторых противоположных личностных черт — эмоциональной неустойчивости, возбудимости, агрессивных тенденций, ориентации на собственные желания и потребности без учета интересов окружающих в сочетании с некоторой подозрительностью и настороженностью, склонностью фиксироваться на негативных переживаниях наряду с целеустремленностью в реализации своих потребностей. Стремление к контролю над своими эмоциональными проявлениями может сочетаться с повышенной враждебностью, агрессивностью, возбудимостью, конфликтностью, тенденцией к защитным внешнеобвиняющим формам реагирования.
У большинства подростков, совершивших или готовивших нападение на образовательные организации, выявлялась определенная фиксация на предыдущих обидах, унижениях со стороны сверстников и учителей, в то время как у подростков, совершивших или подготавливавших террористические действия, ориентация на идеологические контексты играла компенсаторную, структурирующую и смыслообразующую роль. Общим фактором является несоответствие между реальным и идеальным Я, что приводит к накоплению внутреннего напряжения. При этом, чтобы справиться с ним, подростки, в силу индивидуальных особенностей и/или имеющегося психического заболевания прибегают к экстремальным стратегиям совладания. Внутренние обиды и накапливающееся напряжение в ситуации отсутствия сдерживающих связей (теплых семейных и дружеских отношений) создают «открытость» для иных идеологических контекстов и альтернативных мировоззрений.
Практически во всех случаях анализ анамнестических данных и/или клиническое обследование выявили увлечения подэкспертными контентом, который может быть отнесен к категории «деструктивный». Например, сообщалось, что в социальной сети был видеоролик, где подросток показывает принадлежность к некой террористической организации, просит прощения, говорит, что будет убивать людей», другой подросток регулярно отправлял знакомым ссылки на религиозную тематику в приложении «ВКонтакте» и «Instagram[1]», в том числе с содержанием призывов к «Священной войне против неверных». Несколько человек являлись приверженцами идей национализма, размещали в социальных сетях посты, содержащие признаки оправдания идеологии и практики насилия и террора, экстремистской деятельности, совершения насильственных действий. Все подростки, проведение судебной экспертизы которых осуществлялось в связи с нападением или попыткой нападения на образовательные организации, демонстрировали приверженность субкультуре «Колумбайн»[2], как используя внешнюю атрибутику нападавших, так и поведенчески, регулярно просматривали видеоролики и фотографии, посвященные массовым убийствам в школах и колледжах, обсуждали «Эрика и Дилана»[3], вели в социальных сетях переписку, содержащую агрессивные и суицидальные высказывания, обсуждение плана захвата школы.
Уход в деструктивный контент у таких подростков зачастую был связан со стремлением отреагировать эмоциональное напряжение, в беседе некоторые из них отмечали, что просмотр видеороликов и текстов с агрессивным содержанием помогал снизить уровень психического напряжения и тревоги. Вместе с тем у отдельных подростков формировалась своеобразная зависимость от просмотра деструктивного контента, реализуемая по стрессовым механизмам, формирующимся на фоне тяжелой жизненной ситуации, например, семейных конфликтов, разногласий со сверстниками, а также по психопатологическим механизмам либо их смешанным формам.
Заключение
Основными категориями психических расстройств, выявленных в рамках КСППЭ, у несовершеннолетних, которые планировали и/или совершили нападения на образовательные учреждения, террористические акты с публичным оправданием и пропагандой терроризма в интернет-пространстве, с применением оружия, убийством или покушением на убийство двух и более лиц, были расстройства шизофренического спектра, формирующиеся расстройства личности и органическая патология. Анализ анамнестических данных и/или клиническое обследование выявили увлечения подэкспертными контентом, который может быть отнесен к категории «деструктивный».
Раннее выявление и профилактика социально-психологического неблагополучия подростков требует выделения определенных ориентиров для специалистов, работающих в образовательной среде. Выявленные связи могут являться основанием для определения целевой группы с целью осуществления профилактических мероприятий. Подростки с нарушениями поведения и определенными психологическими характеристиками (демонстративность, интравертированность), имеющие в анамнезе указания на нарушения психического здоровья в ранний период, воспитывающиеся в дисфункциональных семьях и демонстрирующие признаки десоциализации под влиянием деструктивного контента в образовательном учреждении, должны являться объектом психолого-педагогического (а по показаниям — и медицинского) сопровождения. Изучение факторов, влияющих на развитие нарушений психического здоровья и психологического неблагополучия у подростков, является начальным звеном определения мишеней превенции совершения общественно опасных деяний.
[1] Запрещена на территории Российской Федерации.
[2] Террористическая организация, запрещенная в России.
[3] Учащиеся старших классов школы «Колумбайн» Эрик Харрис и Дилан Клиболд, которые 20 апреля 1999 г. устроили стрельбу в школе, в результате чего погибли 13 и пострадали 37 человек. Оба подростка покончили с собой.
Литература
- Дозорцева Е.Г., Ошевский Д.С., Сыроквашина К.В. Психологические, социальные и информационные аспекты нападений несовершеннолетних на учебные заведения [Электронный ресурс] // Психология и право. 2020. № 10(2). С. 97–110. doi:10.17759/psylaw.2020100208
- Лангман П. Почему дети убивают. Что происходит в голове у школьного стрелка. М.: Бомбора, 2021. 304 с.
- Пучнин А.В., Пучнина М.Ю. Влияние деструктивного интернет-контента на формирование колумбайн-идей среди несовершеннолетних [Электронный ресурс] // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2021. № 3 (91). С. 115–120. doi:10.35750/2071-8284-2021-3-115-120
- Розенова М.И. Жизнь в мегаполисе: обучение пространственному поведению как психологический механизм усвоения социально-культурных норм взаимодействия // Психология обучения. 2016. № 5. С. 85–93.
- Титор С.Е., Каменева Т.Н. Деструктивное влияние Интернета на поведение несовершеннолетних: результаты эмпирического исследования [Электронный ресурс] // Caucasian Science Bridge. 2022. Том 5. № 4 (18). С. 126–135. doi:18522/2658-5820.2022.4.13
- Böckler N., Leuschner V., Zick A., Scheithauer H. Same but Different? Developmental Pathways to Demonstrative Targeted Attacks — Qualitative Case Analyses of Adolescent and Young Adult Perpetrators of Targeted School Attacks and Jihadi Terrorist Attacks in Germany // International Journal of Developmental Science. Vol. 12(1-2). P. 5–24. doi:10.3233/DEV-180255
- Corner E., Gill P., Mason O. Mental health disorders and the terrorist: a research note probing selection effects and disorder prevalence // Studies in Conflict & Terrorism. 2016. Vol. 39(6). Р. 560–568. doi:10.1080/1057610X.2015.1120099
- Dawson L. Bringing Religiosity Back In: Critical Reflection on the Explanation of Western Homegrown Religious Terrorism (Part II) // Perspectives on Terrorism. 2021. Vol. 15(2). P. 2–22.
- Dom G., Schouler-Ocak M., Bhui K., Demunter H., Kuey L., Raballo A. Mass violence. Radicalization and terrorism: a role for psychiatric profession? // European Psychiatry. 2018. Vol. 49. Р. 78–80. doi:10.1016/j.eurpsy.2018.01.001
- Langman P. Rampage school shooters: A typology // Aggression and Violent Behavior. 2009. Vol. 14 (1). Р. 79–86. doi:10.1016/j.avb.2008.10.003
- Lankford A., Hakim N. From Columbine to Palestine: A comparative analysis of rampage shooters in the United States and volunteer suicide bombers in the Middle East // Aggression and Violent Behavior. 2011. Vol. 16(2). Р. 98–107. doi:10.1016/j.avb.2010.12.006
- Larkin R.W. The Columbine legacy: Rampage shootings as political acts // American Behavioral Scientist. 2009. Vol. 52(9). Р. 1309–1326. doi:10.1177/0002764209332548
- Liem M., Van Buuren G., De Roy van Zuijdewijn J., Schönberger H., Bakker E. European lone actor terrorists versus common” homicide offenders: An empirical analysis // Homicide Studies. Vol. 22(1). Р. 45–69. doi:10.1177/1088767917736797
- Lindberg N., Sailas E., Kaltiala-Heino R. The copycat phenomenon after two Finnish school shootings: an adolescent psychiatric perspective // BMC Psychiatry. Vol. 12. doi:10.1186/1471-244X-12-91
- Mears D.P., Moon M., Thielo A.J. Columbine Revisited: Myths and Realities about the Bullying-School Shootings Connection // Victims & Offenders. 2017. Vol. 12(6). Р. 939–955. doi:10.1080/15564886.2017.1307295
- Misiak B., Samochowiec J., Bhui K., Schouler-Ocak M., Demunter H., Kuey L., Raballo A., Gorwood P., Frydecka D., Dom G. A systematic review on the relationship between mental health, radicalization and mass violence // European Psychiatry. 2019. Vol. 56. Р. 51–59. doi:10.1016/j.eurpsy.2018.11.005
- Preti A. School shooting as a culturally enforced way of expressing suicidal hostile intentions // Journal of the American Academy of Psychiatry and the Law. 2008. Vol. 36(4). Р. 544–550.
- Sandberg S., Oksanen A., Berntzen L.E., Kiilakoski T. Stories in action: The cultural influences of school shootings on the terrorist attacks in Norway // Critical Studies on Terrorism. Vol. 7(2). Р. 277–296. doi:10.1080/17539153.2014.906984
- Schulten N., Doosje B., Spaaij R., Kamphuis J.H. Psychopathology and Terrorism: Status, Gaps and Priorities for Future Research. The Hague: WODC, 2019. 53 p.
- Thijssen G., Masthoff E., Sijtsema J., Bogaerts S. Understanding violent extremism: socio-demographic, criminal and psychopathological background characteristics of detainees residing in Dutch terrorism wings // Criminology & Criminal Justice. Vol. 23(2). Р. 53–59. doi:10.1177/17488958211049019
- Vermeulen F., van Leyenhorst M., Roex I., Schulten N., Tuzani N. Between Psychopathology and Ideology: Challenges and Practices in Interpreting Young Extremists Experiencing Mental Illness in the Netherlands // Frontiers in Psychiatry. 2022. Vol. 12. Р. 78–80. doi:10.3389/fpsyt.2021.790161
- Zeman T., Bren J., Urban R. Profile of a lone wolf terrorist: a crisis management perspective // Journal of Security and Sustainability Issues. 2018. Vol. 8(1). Р. 5–18. doi:10.9770/jssi.2018.8.1(1)
Информация об авторах
Метрики
Просмотров
Всего: 826
В прошлом месяце: 76
В текущем месяце: 40
Скачиваний
Всего: 193
В прошлом месяце: 20
В текущем месяце: 11