Социальная психология и общество
2025. Том 16. № 1. С. 105–123
doi:10.17759/sps.2025160106
ISSN: 2221-1527 / 2311-7052 (online)
«Дети войны»: трудности социализации и особенности восприятия мира
Аннотация
Цель. Выявление трудностей социализации и особенностей восприятия мира в условиях гибридной войны у подростков, проживающих на территориях военных действий и в отдаленных регионах.
Контекст и актуальность. В эпоху войн психика ребенка, несомненно, подвержена травматизации. Социокультурный контекст гибридной войны, интегрирующий военные и невоенные методы деструктивного воздействия, разрушает систему ценностей, веру в позитивное будущее, подвергает риску процессы социализации подрастающего поколения. Крайне важным в современных условиях становится выявление трудностей социализации и специфики образа мира у «детей войны».
Дизайн исследования. В исследовании проверялась гипотеза о наличии общих трудностей социализации у «детей войны», проживающих в эпицентрах военных действий и на отдаленных территориях; а также с помощью критерия Манна-Уитни определялись различия у подростков в реакциях на травматический стресс, в проявлении коммуникативных трудностей и агрессивности, в субъективно-эмоциональном отношении к миру.
Участники. В исследовании приняли участие 94 подростка 15–17 лет (М = 16,1; SD = 2,65), проживающие с начала специальной военной операции по настоящее время в Луганской Народной Республике (N = 47) и в Костромской области (N = 47).
Методы (инструменты). Шкала CPTS-RI Р. Пинос, А. Стейнберг «Детская шкала для диагностики тяжести реакций на травматический стресс», в адаптации Е.С. Молчановой; опросник «Трудности в общении со сверстниками и взрослыми» А.Г. Самохваловой; проективный тест «Руки» (hand-test) Э. Вагнера, в адаптации Т.Н. Курбатовой; методика «Мир, в котором я живу... Какой он?» М.А. Одинцовой.
Результаты. Выявлены общие барьеры социализации, свойственные «детям войны», – низкая общительность, безынициативность, ожидание негативного отношения к себе, трудности планирования, склонность к агрессии. Выявлены и различия: для подростков из Луганской Народной Республики свойственны потребность в поддержке авторитетных взрослых, высокий уровень самоконтроля в социальных ситуациях, низкий уровень коммуникативной креативности, склонность к осмыслению мира и готовность изменять его; для костромских подростков – тенденция сепарации от взрослых, вербальные и невербальные трудности, неготовность признавать свои ошибки, демонстративность, эмоционально-позитивное отношение к миру без глубокого его осмысления.
Основные выводы. Социокультурный контекст гибридной войны создает особую, травмирующую ситуацию развития для подростка, вызывая трудности общения и социального взаимодействия, формируя специфический образ «опасного мира».
Общая информация
Ключевые слова: подростки, «дети войны», социализация, травматический стресс, коммуникативные трудности, образ мира
Рубрика издания: Эмпирические исследования
Тип материала: научная статья
DOI: https://doi.org/10.17759/sps.2025160106
Финансирование. Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда (РНФ) в рамках научного проекта № 24-28-00725 «"Дети эпохи гибридной войны": трудности социализации, образ будущего, ресурсы психологического благополучия»
Получена: 12.04.2024
Принята в печать:
Для цитаты: Самохвалова А.Г., Вишневская О.Н., Тихомирова Е.В., Шипова Н.С. «Дети войны»: трудности социализации и особенности восприятия мира // Социальная психология и общество. 2025. Том 16. № 1. С. 105–123. DOI: 10.17759/sps.2025160106
Полный текст
Введение
Войну называют «наследственным проклятием человечества» [10]. Смерть, ранения, сексуальное насилие, голод, болезни и инвалидность являются примерами наиболее драматических физических последствий войны, а депрессия, тревога и посттравматический стресс – наиболее серьезные проявления эмоциональных расстройств [35]. Война рассматривается как источник не ситуативной, а пролонгированной травмы, связанной с влиянием на человека повторяющихся, вариативных, множественных, предсказуемых травматических событий. Последствием пролонгированной травматизации является комплексное посттравматическое стрессовое расстройство личности, включающее в себя нарушения регуляции эмоций, самовосприятия и нарушения в отношениях [20].
Послевоенные травмы – это мощный негативный человеческий опыт, который навсегда меняет людей, их образ жизни [38]. На основе метаанализа 129 эмпирических исследований ученые установили, что 22% жителей регионов, охваченных военными действиями, в течение последующих 10 лет страдали от тревоги, депрессии, посттравматического стрессового расстройства, биполярного расстройства и шизофрении [37]. Установлено, что наиболее подвержены таким расстройствам женщины, безработные, одинокие и пожилые люди [39]; молодежь в возрасте 18-24 лет [9; 13; 43]. Однако самой уязвимой категорией, на наш взгляд, являются дети, ведь именно детская психика особенно подвержена травматизации в условиях военного конфликта.
В психологической науке изучение феномена «дети войны» стало активно развиваться в рамках неопсихоанализа на фоне Второй мировой войны. В 1942 году А. Фрейд описала особенности переживания экстремальных условий войны детьми – непосредственными участниками событий военного времени, сфокусировав внимание на долгосрочных негативных последствиях как для физического, так и психосоциального развития [34]. Было показано, что причиной возникновения психологических расстройств служит фрустрация базовых потребностей детей в привязанности, эмоциональной стабильности, постоянстве воспитательного воздействия и любви.
Социализация «детей войны» происходит в специфической социальной ситуации развития, в которой сочетаются такие травмирующие факторы, как непосредственная угроза жизни и здоровью ребенка, его близких, смерть близких, физические травмы, болезни членов семьи [17]. Постстрессовыми проявлениями у дошкольников могут быть различные формы регрессивного поведения (страх смерти и разлуки с родителями, страх незнакомых людей, энурез, утрата навыков). У школьников возможны проблемы в учебной деятельности и межличностном общении, нарушения поведения, сочетающие агрессивные и депрессивные тенденции, возникновение чувства «вины выжившего», психосоматические проявления [7].
Проводившиеся ранее исследования детей (N = 286, 7–18 лет), проживающих в зоне военного конфликта (Донецкая и Луганская области), показали наличие у большей части респондентов соматических и психосоматических проблем. В 62,3% случаев выявлены были астено-невротические расстройства с преобладанием в клинической структуре головных болей, эмоциональной лабильности, повышенной утомляемости, астении, напряжения [24].
Исследование 605 чеченских детей (от 6 до 15 лет), вынужденных переселенцев, переживших военные события дважды (1994-1996 и 1999-2000 гг.), выявило у респондентов множественные симптомы ПТСР. Среди них – депрессивность; дистресс, возникавший при столкновении с чем-то, напоминающим травму пережитого; гипербдительность с раздражительностью и вспышками агрессии; неспособность радоваться, испытывать положительные эмоции; сверхсерьезность, состояния оцепенения, а также гиперактивность, психогенный энурез, тики [8; 15].
Современные исследователи подчеркивают, что детство и юность являются особенно сензитивными периодами развития личности, в связи с чем травматичный опыт переживаний, токсический и пролонгированный стресс, приходящиеся на данные этапы онтогенеза, создают негативный фон для психосоциального развития, предсказывая негативные эффекты для функционирования этих детей во взрослой жизни. Агрессивная, «недружественная», «отвергающая», избыточно напряженная среда, в том числе информационная, препятствует эффективному решению возрастных задач, создает предпосылки для развития личностных деформаций, психопатий в будущем [27].
Подчеркивается возможность получения травмы детьми – не только непосредственными участниками военизированных конфликтов, но и их «свидетелями», в том числе находящимися вдалеке от военных действий, но наблюдающими «картины» войны в средствах массовой информации, общающимися с беженцами-одноклассниками, получающими тревожную информацию от взрослого сообщества, родителей. Тревожность родителей, значимых взрослых, их беспокойство транслируются детям [31]. Это нередко приводит к нарушениям регуляционных механизмов, развитию депрессии, фобических состояний, увеличению риска суицида [36].
У мирных жителей, в том числе детей, ставших свидетелями войны, нередко возникают психические травмы, связанные с гибелью близкого человека, пережитым эмоциональным насилием и синдромом «вторичной жертвы» [6]. В условиях длительного военного конфликта возникает чувство безнадежности, блокирующее поиск возможностей и ресурсов для его разрешения [29], что существенно может затруднять процесс социализации ребенка и построения им жизненных перспектив. Кроме того, дети, пережившие коллективную травму войны, менее инициативны в установлении межличностных контактов, испытывают страх самораскрытия, не склонны доверять [41]. Результаты исследования, проведенного в 13 странах после Второй мировой войны, показали, что граждане, столкнувшиеся с войной в детском возрасте, даже по истечении 60 лет проявляли более низкий уровень генерализованного доверия по сравнению с теми, у кого не было такого опыта. Причем этот негативный эффект с одинаковой силой проявлялся как в странах, проигравших войну, так и в странах-победителях [30].
В современном исследовательском поле проблема влияния войны на психику детей стала активно развиваться на фоне усиления международной напряженности: развития прямых военных конфликтов, терроризма, биотеррора, «скрытой» информационной войны, социально-этнического отчуждения, психологических атак. Возникает понятие гибридных войн, или «новых войн XXI века», сочетающих военные и невоенные («скрытые») формы ведения противоборства [10], основной мишенью в которых становится не столько физическое уничтожение подрастающего поколения, сколько разрушение его менталитета, традиционных ценностей, национальных идей и смыслов, снижающее ресурсность страны, общества, жизнестойкость отдельного человека [4]. Основной мишенью деструктивного воздействия становится «культурный код», психологическое состояние общества как совокупности массовых и коллективных переживаний, представлений, ценностей и установок, влияющих на функционирование всех социальных институтов [20].
В работах Л.И. Божович показано, что личность должна не только приспосабливаться к среде, а прежде всего активно воздействовать и на среду, и на саму себя [1]. Невозможность оказывать влияние на социум, а в некоторых ситуациях и на себя в условиях гибридной войны существенно затрудняет развитие личности, под угрозой оказываются психологическое благополучие детей, процессы их успешной социализации, интериоризации гуманных социокультурных норм. У нового поколения происходит деформация образа будущего, появляется неуверенность в себе и мире, снижаются уровень базового доверия и мотивация достижений. При этом высокая вовлеченность современных детей в интернет-среду и недостаточно высокий уровень самоконтроля делают их незащищенными перед кибератаками и иными сетевыми формами и технологиями гибридной войны. Ситуация социальной нестабильности, ценностного хаоса и разобщенности общества создает «благоприятные» условия для развертывания деятельности националистических, экстремистских, криминальных сообществ, ориентированных на вовлечение подрастающего поколения в свою социальную сеть и идеологию [26; 42]. Именно поэтому проблемы успешной социализации и формирования позитивного образа мира у подрастающего поколения становятся приоритетной государственной задачей.
В связи с актуальностью проблематики целью исследования стало выявление у подростков трудностей социализации и особенностей восприятия мира в условиях гибридной войны. В исследовании проверялась гипотеза о наличии общих трудностей социализации у «детей гибридной войны», а также о существовании различий в реакциях на травматический стресс, в проявлении коммуникативных трудностей и агрессивности, в субъективно-эмоциональном отношении к миру у подростков, проживающих в зоне военного конфликта и на отдаленных от военных действий территориях.
Метод
Схема проведения исследования. Исследование проводилось индивидуально в личном контакте подростка с психологом, с помощью диагностического комплекса, который был представлен респондентам в виде печатных бланков. Было получено информированное согласие как самого подростка, так и сопровождающего лица. Темы, напрямую связанные с войной, которые потенциально могли нанести психологический вред, не поднимались. Психолог-диагност, проводивший обследование, владеет компетенциями в области индивидуального, кризисного консультирования, что позволяло вести диагностическую беседу в экологичном для респондента формате.
Выборка исследования. В исследовании, проведенном в 2024 году, приняли участие 94 подростка от 15 до 17 лет (М = 16,1). Выборка включала две группы сравнения:
В первую группу (N = 47, из них 18 юношей, 29 девушек) вошли дети из Луганской Народной Республики (ЛНР), имеющие постоянное место жительства и обучения в зоне открытых военных действий, приехавшие на летний отдых в Костромскую область. Дети являются обучающимися общеобразовательных школ ЛНР, которые с 2022 года переведены на программы, соответствующие российскому образовательному стандарту; подростки говорят как на русском, так и на украинском языках. Владение русской речью позволило использовать опросники, апробированные и валидизированные на русских выборках;
Во вторую группу (N = 47, из них 15 юношей, 32 девушки) вошли костромские школьники, учащиеся общеобразовательных организаций, отдыхающие в загородном детском центре.
Методики исследования. Методический дизайн включал инструменты, замеряющие вариативные реакции подростков на травматический стресс, а также различные аспекты социализации личности (специфика общения со сверстниками и взрослыми, наличие агрессивных тенденций, субъективно-эмоциональное отношение к миру, в котором живет подросток); представлен следующими методиками:
– Детская Шкала CPTS-RI Р. Пинос, А. Стейнберг (2002) в адаптации Е.С. Молчановой, позволяющая диагностировать у ребенка 6–17 лет тяжесть реакций на травматический стресс, учитывая травматический опыт (объективные и субъективные реакции ребенка); напоминания об этом опыте (их частота и интенсивность); возникающие вторичные проблемы и стрессы в повседневной жизни ребенка [14];
– Методика для подростков «Трудности в общении со сверстниками и взрослыми» А.Г. Самохваловой (2017), позволяющая выявлять актуальные коммуникативные трудности четырех групп – базовые, содержательные, инструментальные и рефлексивные, возникающие у подростка в ситуациях непосредственного общения со сверстниками и взрослыми [22];
– Проективный тест «Руки» (hand-test) Э. Вагнера, Б. Брайклина, З. Пиотровского (1962), адаптированный Т.Н. Курбатовой для детей старше 12 лет, предназначенный для диагностики агрессивности (индекс агрессивности поведения возрастает в тех случаях, когда доминантные и агрессивные аттитюды преобладают над аттитюдами, означающими социальное сотрудничество или зависимость), а также выявляющий некоторые тенденции межличностного взаимодействия: доминантность, активность, страх, привязанность, коммуникативность, зависимость, демонстративность, ущербность, отстраненность [11];
– Методика «Мир, в котором я живу... Какой он?» М.А. Одинцовой (модификация теста оценки субъективно-эмоционального отношения ребенка к миру И.А. Буровихиной, созданного для подростков 13-17 лет), позволяющая выявлять эмоциональный, когнитивный и волевой компоненты образа мира, в котором подросток живет [16].
Статистическая обработка полученных данных осуществлялась с помощью программы SPSS Statistics V.19.0. Были использованы описательные статистики, критерий оценки достоверности различий U-Манна-Уитни, а также ранжирование на основе частоты встречаемости изучаемых переменных.
Результаты
В табл. 1 представлены результаты дескриптивного анализа переменных, которые отражают степень выраженности реакции на травматический стресс, а также актуальные коммуникативные трудности подростков, проживающих в зоне боевых действий и на отдаленных территориях.
Таблица 1
Степень выраженности реакций на травматический стресс и актуальные коммуникативные трудности подростков (по данным дескриптивной статистики)
|
Группы сопоставления |
М |
SD |
Минимум |
Максимум |
Нормативные значения по методике |
Уровень выраженности показателей в эмпирических группах |
|
Реакция на травматический стресс |
||||||
|
Школьники из ЛНР |
54 |
10,5 |
36 |
76 |
< 50 – реакция не выражена > 50 – реакция выражена |
Зона высоких значений |
|
Школьники из Костромы |
45 |
8,8 |
29 |
66 |
Зона средних значений |
|
|
Базовые коммуникативные трудности |
||||||
|
Школьники из ЛНР |
25 |
6,7 |
13 |
52 |
M = 14,8 Sd = 6,1 |
Зона высоких значений |
|
Школьники из Костромы |
15 |
5,8 |
4 |
28 |
Зона средних значений |
|
|
Содержательные коммуникативные трудности |
||||||
|
Школьники из ЛНР |
25 |
6,9 |
13 |
51 |
M = 11,53 Sd = 5,6 |
Зона высоких значений |
|
Школьники из Костромы |
15 |
5,2 |
3 |
24 |
Верхняя граница нормы |
|
|
Инструментальные коммуникативные трудности |
||||||
|
Школьники из ЛНР |
22 |
5,8 |
13 |
39 |
M = 12,66 Sd = 6,4 |
Зона высоких значений |
|
Школьники из Костромы |
14 |
6,5 |
3 |
27 |
Зона средних значений |
|
|
Рефлексивные коммуникативные трудности |
||||||
|
Школьники из ЛНР |
22 |
5,1 |
13 |
39 |
M = 12,35 Sd = 5,6 |
Зона высоких значений |
|
Школьники из Костромы |
14 |
5,1 |
3 |
25 |
Зона средних значений |
|
Примечания: M – среднее значение; Sd – стандартное отклонение; ЛНР – Луганская Народная Республика.
Сравнение показателей с нормативными значениями демонстрирует, что коммуникативные трудности у подростков из ЛНР находятся в зоне высоких значений и превышают нормативные значения в два раза, в то время как у подростков из Костромы (отдаленного региона) выраженность коммуникативных трудностей соответствует возрастным особенностям [22].
В наших исследованиях уже было установлено, что реакция на травматический стресс значимо выше у подростков, проживающих на территориях, приближенных к эпицентрам военного конфликта [21]. Безусловно, жизнь в условиях военного конфликта представляет собой значительный стресс для подростков, но она также может стать катализатором для развития адаптационных стратегий и укрепления психологической устойчивости. Важно отметить, что эффективность этих механизмов может варьироваться в зависимости от индивидуальных особенностей подростков и доступности внешней поддержки. В данной выборке часть детей отмечали, что чувствуют постоянную поддержку и помощь со стороны. Результаты исследования показали, что у подростков из Костромы также присутствуют реакции на травматический стресс среднего уровня выраженности. Это полностью соотносится с данными мировых исследований, показывающих, что во время военизированного конфликта страдают не только непосредственные участники, но и невольные свидетели, проживающие на отдаленных территориях, но погруженные в информационную среду и получающие информацию от друзей и близких.
На следующем этапе были проанализированы различия в выраженности переменных у респондентов двух групп (табл. 2).
Таблица 2
Значимые различия в выраженности изучаемых переменных у подростков
(критерий U Манна-Уитни)
|
Переменные |
Средний ранг |
Значения критерия U Манна-Уитни |
||
|
Школьники из ЛНР |
Школьники из Костромы |
|||
|
Реакция на травматический стресс |
||||
|
Степень выраженности реакции на травматический стресс |
2626,5 |
1651,5 |
616,5*** |
|
|
Коммуникативные трудности |
||||
|
Базовые трудности |
2986,5 |
1291,5 |
256,5*** |
|
|
Содержательные трудности |
3076 |
1202 |
167*** |
|
|
Инструментальные трудности |
2909,5 |
1368,5 |
333,5*** |
|
|
Рефлексивные трудности |
3047 |
1231 |
196*** |
|
|
Компоненты образа мира |
||||
|
Когнитивный компонент |
2665 |
1613 |
578*** |
|
|
Эмоциональный компонент |
1931 |
2347 |
803* |
|
|
Волевой компонент |
2595,5 |
1682,5 |
647*** |
|
Примечания: * – значимость на уровне p ≤ 0,05; ** – значимость на уровне p ≤ 0,01; *** – значимость на уровне р ≤ 0,001; ЛНР – Луганская Народная Республика.
У 60% подростков, проживающих в ЛНР, наблюдается сильная выраженность реакций на травматический стресс. Это проявляется в том, что почти каждый день им «хочется находиться в одиночестве, без друзей» (55%), они «стараются не разговаривать о том, что случилось, не думать об этом и не испытывать чувств, связанных с теми событиями» (57%), им «бывает тяжело засыпать или они часто просыпаются по ночам», поскольку вновь и вновь переживают травматичные эмоции (32%). У костромских подростков выраженность реакций на травматический стресс значимо ниже (18%). Это проявляется в негативных образах своего будущего, в осознании своей вины за происходящее. На психофизиологическом уровне нередко возникает бессонница.
Также было установлено, что у девушек реакция на травматический стресс проявляется ярче, чем у юношей, независимо от отдаленности/близости проживания от зоны военного конфликта (табл. 3).
Таблица 3
Значимые различия в выраженности реакций на травматический стресс у юношей и девушек (критерий U Манна-Уитни)
|
Группы испытуемых |
Средний ранг |
Значения критерия U Манна-Уитни |
|
Юноши из ЛНР |
332,5 |
161,5* |
|
Девушки из ЛНР |
795,5 |
|
|
Юноши из Костромы |
267,5 |
147,5* |
|
Девушки из Костромы |
860,5 |
Примечания: * – значимость на уровне p ≤ 0,05; ** – значимость на уровне p ≤ 0,01; *** – значимость на уровне р ≤ 0,001; ЛНР – Луганская Народная Республика.
Степень выраженности коммуникативных трудностей всех групп у школьников из ЛНР значимо выше, чем у их костромских сверстников. Мы выделили наиболее часто встречающиеся в общении трудности, занимающие первые пять ранговых позиций в каждой выборке (табл. 4).
Таблица 4
Частота встречаемости коммуникативных трудностей
|
Ранговая позиция, присвоенная по частоте встречаемости отдельных коммуникативных трудностей |
Школьники из ЛНР |
Школьники из Костромы |
|
Базовые трудности |
||
|
1R |
трудности эмпатии |
эгоцентризм |
|
2R |
трудности в установлении контакта |
безынициативность |
|
3R |
безынициативность |
раздражительность |
|
4R |
неуверенность в себе, раздражительность |
трудности в установлении контакта |
|
5R |
ожидание негативного отношения и предвзятости |
трудности эмпатии |
|
Содержательные трудности |
||
|
1R |
трудности целеполагания |
импульсивность |
|
2R |
трудности планирования |
трудности прогнозирования |
|
3R |
трудности прогнозирования |
неспособность предвидеть конфликт |
|
4R |
трудности ориентации в ситуации общения |
трудность выбора способов влияния |
|
5R |
импульсивность |
трудности ориентации в ситуации общения |
|
Инструментальные трудности |
||
|
1R |
трудности построения диалога |
трудности самоконтроля |
|
2R |
неумение точно выражать мысли |
экстралингвистические трудности |
|
3R |
бедность невербальных проявлений |
недифференцированность невербальных проявлений |
|
4R |
кинесические трудности |
неумение ясно выражать свои мысли |
|
5R |
трудность в принятии ведущей роли в общении |
просодические трудности |
|
Рефлексивные трудности |
||
|
1R |
неспособность адекватно оценить себя |
неготовность признать собственные ошибки и исправлять их |
|
2R |
трудность понимания своих чувств, возникших в процессе общения |
трудность самоанализа ситуации общения |
|
3R |
трудность понимания ожиданий и намерений партнера |
трудность оценки последствий собственных действий |
|
4R |
неготовность исправлять свои ошибки |
стереотипность общения |
|
5R |
трудность оценки последствий собственных действий |
трудность понимания ожиданий и намерений партнера |
Примечания: R – присвоенные ранги; ЛНР – Луганская Народная Республика.
Значимых различий в проявлении агрессивных действий в социальном взаимодействии подростков двух групп не выявлено, однако у школьников из ЛНР чаще наблюдаются тенденции к открытому агрессивному поведению. У 42% подростков установлена реальная вероятность проявления агрессии; у 36% вероятность проявления агрессии существует, но только в особо опасных, угрожающих ситуациях. У школьников из Костромы реальная вероятность проявлении агрессии отмечена у 27% подростков. При этом важно отметить общие тенденции и различия в основных показателях, которые раскрывают особенности поведения подростков. В частности, показатели «Активность» и «Агрессивность» выражены в обеих группах. Кроме того, у луганских подростков выражен показатель «Коммуникативность», у костромских – «Демонстративность».
Субъективная оценка отдельных компонентов образа мира у подростков двух групп различна. Так, у луганских школьников более выражены когнитивный (М = 36) и волевой (М = 34) компоненты. Они характеризовали мир как наполненный смыслами, отмечали мудрость и загадочность мира, в котором живут. В отличие от них школьники из Костромы отмечали, что мир достаточно простой и нередко лишен смысла. При оценке волевого компонента установлено, что подростки из ЛНР полагают, что мир «дарит опыт» и «зависит от воли человека». В отличие от них школьники из Костромы отмечают, что мир «зависит от обстоятельств» и скорее «мир творит меня, чем я его». Для костромичей мир более эмоционально окрашен (М = 37): приятный, нравственный и радостный. Школьники из ЛНР отмечали, что образ мира не всегда может быть приятным, и кроме радости в нем бывает много грусти. При этом высокую степень опасности мира отмечали подростки обеих групп.
Обсуждение результатов
Полученные данные показывают, что длительное присутствие подростков в зоне вооруженного конфликта создает условия для хронического стресса и тревоги за свою жизнь и жизнь близких, что приводит к развитию вариативных симптомов травматического стресса: на физиологическом уровне – болевые синдромы, нарушения сна, постоянное чувство тревоги; на эмоциональном – неуравновешенность, вспышки гнева, страх; на поведенческом – избегание общения, скрытность, отказ от взаимодействия. Причем из личных бесед с подростками и большой доли однотипных ответов у разных по возрасту и полу подростков стало очевидным, что источником этих деструктивных переживаний является именно ситуация войны. Можно говорить о наличии симптоматики комплексного ПТСР у детей, проживающих в эпицентре военных действий [19]. Причем эти подростки в период пребывания в Костроме не любили рассказывать о травмирующих событиях, отказывались смотреть новости, комментировать военную ситуацию. Это соотносится с более ранними исследованиями жертв войны, где показано, что вторичные психические травмы, наносимые новостями о погибших и раненых среди вооруженных сил и гражданского населения, вызывают эффект «усталости от сопереживания» [33].
У подростков, проживающих вдали от очагов военного конфликта, источник травматизации не очевиден, поскольку степень тяжести реакций на травматический стресс невысока. Возникающие у некоторых подростков негативные образы будущего и ситуативное чувство вины, скорее, можно считать нормативными проявлениями возраста, связанными с одиночеством, межличностными конфликтами, буллингом и др. Некоторые подростки обеспокоены новостями о конфликте, особенно те, у кого родственники или знакомые принимают участие в СВО. Однако вне прямого воздействия насилия и постоянного страха за свою жизнь и жизни близких риск выраженных реакций на травматический стресс снижается.
Анализ актуальных коммуникативных трудностей показал, что чрезмерно высокий самоконтроль луганских подростков нередко препятствует самовыражению в общении, затрудняет эмпатию, приводит к стереотипности, ригидности коммуникативных действий и лексики, упрямству. Это, вероятно, связано с тем, что переживание неопределенности и экзистенциальной угрозы, особенно в случаях, когда оно сопряжено с чувством гнева, запускает психологические защиты, направленные на восстановление чувства контроля, что приводит к парадоксальному повышению уверенности в своих суждениях о происходящем (в речи возрастают лингвистические маркеры уверенности: «все», «никто», «каждый», «всегда», «никогда», «должны» и т.п.) [28].
Вместе с тем включенность в совместную деятельность с респондентами позволила нам заметить, что подростки пытаются совладать с возникающими трудностями. Доминирующими способами преодоления коммуникативных трудностей у подростков обеих групп являются смех, юмор, ирония (в том числе и самоирония), а также уход от реальности в мечты, фантазии. Этот факт мы связываем с травмирующим контекстом социальной ситуации развития подростков, поскольку смех, смешное позволяет субъекту переместить ситуацию угрозы культурной целостности в нереальный мир – в карнавал, в перевертыш; смех – это смена видения, позволяющая видеть мир с такого расстояния, с какого он будет выглядеть безопасным и смешным [3]. Конструктивное мечтание позволяет осмыслить свою жизнь и поступки, выстроить временную перспективу будущего [18].
Выраженная агрессивность респондентов двух групп, на наш взгляд, может быть признаком напряженности и конфликтности во внутреннем мире подростка или отражением его реакции на сложные внешние обстоятельства. В контексте современной ситуации, судя по данным корреляционного анализа, агрессивное поведение подростков связано с переживанием стресса, нестабильности, страха или неопределенности. При этом сочетание агрессивности с активностью в условиях социальной нестабильности может выступать ресурсом социализации, средством самоутверждения и поиска стабильности через действие [23].
Высокая коммуникативность школьников из ЛНР позволяет им чувствовать поддержку сверстников, расширять социальный капитал, что усиливает их социальную адаптацию и уменьшает чувство изоляции. Однако более охотно подростки общаются в своем привычном кругу, в то время как с малознакомыми, «чужими» сверстниками вступают в контакт неохотно, испытывают вариативные коммуникативные трудности. Это можно объяснить тем, что у жертв войны снижается генерализованное доверие и провоцируется ингрупповой фаворитизм [32].
Демонстративность, свойственная подросткам из Костромы, проявляется в стремлении к самоутверждению, в желании привлечь внимание окружающих. Дефицит внимания подростки восполняют наигранными и протестными моделями поведения. Это соответствует, с одной стороны, возрастным задачам, так как в 15-17 лет центральным личностным новообразованием является самоопределение, формирование новой «внутренней позиции взрослого человека» [5], которую они хотят продемонстрировать. С другой стороны, в контексте напряженной социальной ситуации демонстративное поведение может быть реакцией на внутренние переживания и выражаться попыткой справиться со сложностями окружающей действительности и использовать все свои имеющиеся ресурсы [25].
Интересно, что луганские школьники, в отличие от костромских сверстников, воспринимают мир более динамичным, изменчивым, наполненным смыслом, а также готовы к его преобразованию, признавая зависимость образа мира от собственной активности, с оптимизмом смотрят в будущее. Т.А. Нестик отмечает, что переживания гнева, характерные для участников военного конфликта, влияют на когнитивные процессы, провоцируя сверхоптимизм и иллюзию контроля, недооценку риска и склонность к рискованному поведению [12]. Кроме того, подростки, живущие в условиях длительного конфликта, вынуждены быстро адаптироваться к меняющимся условиям жизни. Способность адаптироваться к жизненным трудностям и развитие устойчивости могут влиять на формирование более многогранного и разностороннего понимания «образа мира» [2].
Ограничениями исследования являются небольшой объем групп сопоставления, что затрудняет экстраполяцию результатов; использование опросных и проективных методик, что не позволяет глубоко изучить сложность переживаний подростков в условиях войны. Перспективами исследования являются увеличение выборки, включение в нее респондентов, проживающих на приграничных с военными действиями территориях, использование качественных методов исследования, а также разработка технологий психологической помощи «детям войны».
Выводы
-
Социальный контекст гибридной войны, сочетающий военные и невоенные способы деструктивного воздействия на подрастающее поколение, является постоянно действующим, травмирующим фактором социализации подростков, вызывая трудности общения и взаимодействия, обусловливая формирование образа «опасного мира». У подростков, проживающих в зоне военного конфликта, реакция на травматический стресс выражена сильнее. Она проявляется ярче у девушек, чем у юношей, причем независимо от близости проживания к зонам военного конфликта.
-
Общими трудностями социализации у подростков, проживающих на территории военного конфликта и в отдаленном регионе, являются трудности установления контакта, безынициативность, ожидание предвзятости и негативного отношения к себе; трудности целеполагания, прогнозирования, трудности выбора способов влияния, ориентации в ситуации общения; агрессивные тенденции социального взаимодействия.
-
Существуют различия коммуникативных трудностей, форм социального взаимодействия и субъективно-эмоционального отношения к миру у подростков двух групп. Для луганских подростков характерны тенденция сближения со взрослыми, высокий самоконтроль в общении, трудности эмпатии, выстраивания диалога, слушания, обратной связи, страх использования новых способов общения; активность и коммуникативность в социальном взаимодействии, ингрупповой фаворитизм; осмысленность мира и готовность изменять его. Для костромских подростков – тенденция сепарации от взрослых, трудности самоконтроля, вербальные и невербальные трудности, неготовность признавать свои ошибки; демонстративность в социальном взаимодействии; эмоционально-позитивное отношение к миру.
Литература
- Божович Л.И., Неймарк М.С. «Значащие переживания» как предмет психологии // Вопросы психологии. 1972. № 1. С. 130–134.
- Валиуллина М.Е. Образ мира и защитные механизмы Эго у девушек с различной эмоциональной устойчивостью // Вестник ТГГПУ. 2016. № 1(43). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/obraz-mira-i-zaschitnye-mehanizmy-ego-u-devushek-s-razlichnoy-emotsionalnoy-ustoychivostyu (дата обращения: 18.03.2024).
- Веракса Н.Е., Баянова Л.Ф., Артемьева Т.В. Психология смеха в структурно-диалектическом подходе // Культурно-историческая психология. 2023. Том 19. № 3. С. 93–101. DOI:10.17759/chp.2023190311
- Гончаренко А.Р. «Российская гибридная война»: взгляд Запада на внешнеполитический курс России // Гражданин. Выборы. Власть. 2021. № 2(20). С. 163–176.
- Гуткина Н.И. Концепция Л.И. Божович о строении и формировании личности (культурно-исторический подход) // Культурно-историческая психология. 2018. Т. 14. № 2. С. 116–128. DOI:10.17759/chp.2018140213
- Дымова Е.Н. Ретроспективный анализ посттравматического стресса в годы Великой Отечественной войны [Электронный ресурс] // Клиническая и специальная психология. 2021. Том 10. № 3. С. 1–16. DOI:10.17759/cpse.2021100301
- Еремина Л.Ю. Система социально-психологической работы с детьми, переживающими последствия чрезвычайных ситуаций // Системная психология и социология. Научно-практический журнал. 2011. № 4. С. 61–71.
- Захарова Н.М., Цветкова М.Г. Психические и поведенческие нарушения у мирного населения региона, подвергшегося локальным военным действиям [Электронный ресурс] // Психология и право. 2020. Том 10. № 4. C. 185–197. DOI:10.17759/psylaw.2020100413
- Интенсивный стресс в контексте психологической безопасности / Тарабрина Н.В. [и др.]. / Под общ. ред. Н.Е. Харламенковой. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2017. 344 с.
- Калдор М. Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху / пер. с англ. А. Апполонова, М. Дондуковского; ред. перевода А. Смирнов, В. Софронов. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. 416 с.
- Курбатова Т.Н., Мулер О.Н. Проективная методика исследования личности «Hand-тест»: Руководство по использованию. СПб.: Иматон, 1995. 64 с.
- Нестик Т.А. Влияние военных конфликтов на психологическое состояние общества: перспективные направления исследований // Социальная психология и общество. 2023. Том 14. № 4. С. 5–22. DOI:10.17759/sps.2023140401
- Нестик Т.А. Психологическое состояние российского общества в условиях СВО [Электронный ресурс] // СоциоДиггер. 2023. Т. 4. № 9(28). URL: https://sociodigger.ru/articles/articles-page/psikhologicheskoe-sostojanie-rossiiskogo-obshchestva-v-uslovijakh-svo (дата обращения: 02.03.2024).
- Никольская И.М., Добряков И.В. Выявление насилия в отношении детей. Руководство для специалистов, работающих в системе защиты детей. Бишкек: Блиц, 2014. 40 с.
- Овдун Д.А., Палихов М.С. Жизненный цикл: детство и чеченская война // Смальта. 2017. № 6. С. 72–74.
- Одинцова М.А. Психология жизнестойкости: учеб. пособие. М.: ФлИнта, 2015. 292 с.
- Олейник А.Д. Психологические последствия войн для детей // Материалы II Межвузовской научно-практической конференции «Международно-правовые и социально-психологические последствия мировых войн» (г. Москва, 29 марта 2017 г.) / Отв. ред. С.В. Шермазанова. М.: МЮИ, 2017. С. 94–101.
- Осин Е.Н., Егорова П.А., Кедрова Н.Б. Конструктивные функции мечты: от теоретической модели к эмпирической валидизации. Часть 1 кинопредпочтений // Культурно-историческая психология. 2023. Т. 19. № 4. C. 56–66. DOI:10.17759/chp.2023190406
- Падун М.А. Комплексное ПТСР: особенности психотерапии последствий пролонгированной травматизации // Консультативная психология и психотерапия. 2021. Т. 29. № 3. С. 69–87. DOI:10.17759/cpp.2021290306
- Проблема психологического состояния общества и политических процессов в современной России / Нестик Т.А. [и др.]. // Вопросы психологии. 2021. Т. 67. № 5. С. 3–14.
- Самохвалова А.Г., Вишневская О.Н., Шипова Н.С. Реакции подростков на стресс военного времени // Психология личности: методология, теория, практика / Отв. ред. Д.В. Ушаков и др. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2024. С. 726–732.
- Самохвалова А.Г., Екимчик О.А. Коммуникативные трудности подростка: исследование психометрических качеств опросника «Трудности в общении со сверстниками и взрослыми» // Психологические исследования. 2018. Том 11. № 60. С. 7.
- Самохвалова А.Г., Метц М.В. Межкультурные коммуникативные трудности подростков-мигрантов первого и второго поколений: кросс-культурный аспект // Социальная психология и общество. 2020. Том 11. № 3. С. 149–166. DOI:10.17759/sps.2020110310
- Состояние соматического и психического здоровья детей из зоны антитеррористической операции / Коренев Н.М. [и др.] // Здоровье ребенка. 2017. Т. 12. № 1. С. 1–5.
- Учаева А.А. Взаимосвязь акцентуаций характера и копинг-стратегий у подростков // Сборник статей лауреатов XIХ Межрегиональной конференции-фестиваля научного творчества учащейся молодежи «Юность Большой Волги» (г. Чебоксары, 26 мая 2017 г.). Чебоксары: Бюджетное образовательное учреждение Чувашской Республики дополнительного образования «Центр молодежных инициатив» Министерства образования и молодежной политики Чувашской Республики, 2017. С. 403–405.
- Belavadi S., Hogg M.A. Social categorisation and identity process in uncertainty management: the role of intragroup communication // Advances in Group Processes / S.R. Thye, E.J. Lawler (eds.). Bingley: Emerald Publishing Limited, 2019. P. 61–77. DOI:10.1108/S0882-614520190000036006
- Betancourt Т. A Longitudinal Study of Psychosocial Adjustment and Community Reintegration among Former Child Soldiers in Sierra Leone // Board of International Affairs of the Royal College of Psychiatrists. 2010. Vol. 7(3). P. 60–62. DOI:10.1192/S1749367600005853
- Beyond doubt in a dangerous world: The effect of existential threats on the certitude of societal discourse / Simchon A. [et al.] // Journal of Experimental Social Psychology. 2021. Vol. 97. P. 104221
- Cohen-Chen S., Van-Zomeren M., Halperin E. Hope(lessness) and collective (in)action in intractable intergroup conflict // The social psychology of intractable conflicts: Celebrating the legacy of Daniel Bar-Tal. 2015. Vol. 1. P. 89–101.
- Conzo P., Salustri F. A war is forever: The long-run effects of early exposure to World War II on trust // European Economic Review. 2019. Vol. 120. P. 1–24. DOI:10.1016/j.euroecorev.2019.103313
- Elvevåg B., DeLisi L.E. The mental health consequences on children of the war in Ukraine: A commentary // Psychiatry research. 2022. Vol. 317. P. 114798. DOI:10.1016/j.psychres.2022.114798
- Fiedler C., Rohles C. Social cohesion after armed conflict: A literature review. Research Papers in Economics [Электронный ресурс]. 2021. URL: https://www.idos-research.de/uploads/media/DP_7.2021_1.1.pdf (дата обращения: 29.10.2023).
- Figley C.R. Compassion fatigue as secondary traumatic stress disorder: An overview // Compassion fatigue: Coping with secondary traumatic stress disorder in those who treat the traumatized / C.R. Figley (Ed.). New York: Brunner/Mazel, 1995. P. 1–20.
- Freud A., Burlingham D.T. War and Children. New York: Medical War Books, 1943. 181 р.
- Jong J.T., Komproe I., Ommeren M.V. Common mental disorders in postconflict settings // Lancet. 2003. Vol. 361. P. 2128–2130.
- Living in the crossfire: Effects of exposure to political violence on Palestinian and Israeli mothers and children / Guttmann-Steinmetz S. [et al.] // International Journal of Behavioral Development. 2012. Vol. 36. Р. 71–78. DOI:10.1177/0165025411406861
- New WHO prevalence estimates of mental disorders in conflict settings: a systematic review and meta-analysis / Charlson F.J. [et al.] // Lancet. 2019. Vol. 394. P. 240–248.
- Pacek P., Truszczyński O. Hybrid war and its psychological consequences // Torun International Studies. 2020. Vol. 1(13). Р. 23–30. DOI:10.12775/TIS.2020.002
- Prevalence of depression and posttraumatic stress disorder in adult civilian survivors of war who stay in war-afflicted regions. A systematic review and meta-analysis of epidemiological studies / Morina N. [et al.] // Journal of affective disorders. 2018. Vol. 239. P. 328–338. DOI:10.1016/j.jad.2018.07.027
- Psychic numbing and mass atrocity / Slovic P. [et al.] // The behavioral foundations of public policy / E. Shafir (eds.). New York: Princeton University Press, 2013. P. 126–142.
- Relational mobility predicts social behaviors in 39 countries and is tied to historical farming and threat / Thomson R. [et al.] // Proceedings of the National Academy of Sciences (PNAS). 2018. Vol. 115(29). P. 7521–7526. DOI:10.1073/pnas.1713191115
- The New Psychology of Health: Unlocking the Social Cure (1st ed.) / Haslam C. [et al.]. London: Routledge, 2018. 510 р. DOI:10.4324/9781315648569
- Toward an understanding of the Russian-Ukrainian War impact on university students and personnel / Kurapov A. [et al.] // Journal of Loss and Trauma. 2022. Vol. 28(2). P. 167–174. DOI:10.1080/15325024.2022.2084838
Информация об авторах
Метрики
Просмотров
Всего: 22
В прошлом месяце: 5
В текущем месяце: 17
Скачиваний
Всего: 10
В прошлом месяце: 0
В текущем месяце: 10