Эмпатия как метод: точка зрения современной гуманистической психотерапии

В статье рассматриваются вопросы понимания эмпатии в контексте проблемы предмета и метода психотерапии. Основное внимание уделено современному состоянию и развитию подходов в гуманистической (экзистенциально-гуманистической) психотерапии. Выдвигается предположение, что статус эмпатии как метода психотерапии связан с представлением о предмете работы в конкретном направлении/школе. Чаще всего качество метода эмпатия приобретает при признании переживания в качестве предмета психотерапевтической работы. Наиболее явно это осуществляется в современных экспириентальных подходах. Рассматривается специфика экспириентальных методов в фокусинг-ориентированной терапии Ю. Джендлина, эмоционально-фокусированной терапии (Л. Гринберг, Р. Эллиотт и др.), понимающей психотерапии (Ф.Е. Василюк).

В статье рассматриваются вопросы понимания эмпатии в контексте проблемы предмета и метода психотерапии. Основное внимание уделено современному состоянию и развитию подходов в гуманистической (экзистенциально-гумани- стической) психотерапии. Выдвигается предположение, что статус эмпатии как метода психотерапии связан с представлением о предмете работы в конкретном направлении/школе. Чаще всего качество метода эмпатия приобретает при при- знании переживания в качестве предмета психотерапевтической работы. Наи- более явно это осуществляется в современных экспириентальных подходах.
Рассматривается специфика экспириентальных методов в фокусинг-ориенти- рованной терапии Ю. Джендлина, эмоционально-фокусированной терапии (Л. Гринберг, Р. Эллиотт и др.), понимающей психотерапии (Ф.Е. Василюк).

В предыдущей работе «Эмпатия как метод: философский взгляд» [Карягина 2015] мы постарались продемонстрировать, как философское осмысление проблем эмпатии в конце XIX — начале ХХ в. приводило к пониманию ее возможностей как метода — познания в целом, психоло- гии в частности, а также психиатрической или зарождающейся психоте- рапевтической практики. В этой статье мы рассмотрим, как реализуется методологическое ви́дение эмпатии в современной психотерапии и ка- ким образом оно влияет на ее развитие.
Ввод эмпатии как метода в область антропологических практик осу- ществлялся несколькими путями. Хронологически первым можно счи- тать включение Карлом Ясперсом эмпатического понимания в систему методов феноменологической психиатрии [Ясперс 1997]. Ясперс решал задачу обоснования системы методов психиатрии и психопатологии (так он называл науку, призванную, с его точки зрения, быть базовой для психиатрической практики), в которой было бы место и для пони- мания субъективных переживаний больного, и для изучения объектив- ных показателей развития его способностей, соматических процессов.
Эмпатия — «субъективный, непосредственный охват психических вза- имосвязей изнутри (в той мере, в какой подобный охват вообще возмо- жен)» — понималась как способ постижения субъективных феноменов: переживаний больного, воспринятых исходя из принципов феномено- логического метода [Там же, с. 373]. «“Мы должны оставить в стороне все унаследованные теории, психологические конструкции или матери- алистические мифологии о душевных процессах, мы должны чистыми обратиться к тому, что мы можем в его действительном бытии понимать, осмыслять, различать и описывать. Это, как учит опыт, очень трудная задача”, — подчеркивает философ, без сомнения, следуя Гуссерлеву “на- зад к вещам”» [Власова 2010, с. 112]. Ясперс различает феноменологиче- ский метод и смысловое понимание в дильтеевском смысле, считает их взаимодополняющими [Власова 2010; Улановский 2016]. В его понятии эмпатии происходит сближение значений вчувствования, сформулиро- ванного в феноменологической традиции, и понимания как сопережи- вания у Дильтея [Карягина 2013].
Придание эмпатии статуса метода Ясперсом можно назвать условно путем «сверху» — от философской идеи метода. А.И. Сосланд обознача- ет такое расширение, развитие практических систем и методов результа- том «положительного вызова»: когда в пространстве вне практики появляется некое явление, которое «может оказаться сподручным или просто привлекательным в смысле использования его в психотерапевтической теории или технике» [Сосланд 1999].
Второй путь также условно можно охарактеризовать как путь «сни- зу» — от складывающейся новой практики и ее запросов или, в терми- нологии Сосланда, как «негативный вызов»: в практике есть воспри- нимаемое как негативное явление некоторого недостатка или избытка, которому можно нечто противопоставить [Там же]. Именно таким об- разом, как показывает исторический анализ, эмпатия появилась в поле внимания психоаналитиков. «Отношенческие» феномены, с которыми ежедневно сталкивался в своей работе аналитик, требовали осмысления и выработки особых методов обращения с ними. По мере признания сопротивления, переноса, контрпереноса и т.д. в качестве сначала не- избежных, а затем сущностных явлений психоаналитического процесса возникала необходимость во введении в арсенал методов такого, кото- рый был бы направлен на понимание актуальных переживаний пациен- та, а не на реконструкцию его детского опыта, интерпретацию бессоз- нательного. Наиболее четко первыми выразили такую необходимость Ш. Ференци и О. Ранк. Они заговорили о «правиле эмпатии» [Карягина 2012, 2013; Ferenci 1990; Rachman 2007]. Эмпатия в определенном смыс- ле была противопоставлена интерпретации.
Само понятие эмпатии к этому моменту (конец 1920-х гг.) уже пере- жило период популярности и максимальной широты трактовки. Ут- вердилось его значение как определенного рода «переживания чужого сознания» (Э. Штайн, 1913 г. [Stein 1989]). При этом в обозначаемое этим термином поле значений все чаще начинают включать и смыслы, близкие к трактовке симпатии как отношения, выражающего базовую социальность человека, связи между людьми, этический принцип чело- веческого общежития (под влиянием идей М. Шелера, социальной пси- хологии М. Мак-Дауголла и т.д.) [Карягина 2013; Wispe 1987].
Второе поколение практиков, утверждающих эмпатию в качестве ме- тода психотерапии, еще более явно сочетало пути «сверху» и «снизу»: эм- патия возникала на перекрестье их новаторски развивающейся практи- ки и уже существовавших попыток обозначить ее отрефлексированные тенденции. Так, К. Роджерс мог обратиться к понятию эмпатии благо- даря знакомству с отмеченной выше тенденцией в психоанализе — через О. Ранка и его учеников, у которых проходил обучение [Карягина 2012; Мидор, Роджерс 2002]. При этом собственная практика Роджерса была, по сути, реализацией выхода тенденции важности терапевтических от- ношений на первый план. «Недирективность», отражение чувств, эм- патия — такими словами он обозначает главное в своем методе уже в 1940—1950-е гг. [Некрылова 2012; Роджерс 2012].
Психоаналитик Х. Кохут практически одновременно с К. Роджерсом придал эмпатии статус метода [Карягина 2012]. Его пересмотр принци- пов психоанализа был связан с критикой стремления Фрейда к созданию позитивистски обоснованного подхода. Кохут считал, что психоанализ относится к эмпирическим наукам, для которых характерны обобще- ния, максимально близкие к опыту. Он связывает сложности, с кото- рыми сталкивается психоанализ, со стремлением создавать абстракции высокого уровня, далекие от опыта и переживания. Предмет эмпири- ческой психологии — именно переживание человека. А переживание познается только интроспекцией (свое) или эмпатией (чужое). Что по- знается эмпатически, то и является предметом эмпирической психо- логии — утверждает он в одной из работ [Кохут 2000]. Так, на примере развития понятий «эрос» и «танатос» в психоанализе он показывает по- степенное удаление мышления от первичных значений «напряжение», «сексуальное». Он считает, что первые лежат за пределами психологии, так как эмпатически и интроспективно их не воспринять — в отличие от вторых. Интерпретация — это объяснение, надстройка над базовым эм- патическим пониманием, при этом она также должна осуществляться в понятиях, близких к переживанию [Карягина 2012]. Можно сказать, что логика Кохута здесь соответствует дильтеевской [Карягина 2015]: в связи с задачей обоснования специфики определенной области науки и/или практики он идет от ее предмета к методу — от переживания к эмпатии.
К. Роджерс на ранних этапах своей работы не ставил специальные на- учно-методологические задачи. Его практика сознательно противостоит психоанализу, он ставит во главу угла принятие и доверие к субъектив- ности клиента, отказывается от метода интерпретации как основного и от соответствующей этому методу позиции терапевта: нейтрально, но «сверху» и «извне». Такая практика сначала «осознала» метод, а затем «сформулировала» предмет. Это произошло в конце 1950-х гг., с появле- нием в исследовательской группе Роджерса в Чикаго философа Юджина Джендлина. Последний отмечает, что у Роджерса не было на тот момент задачи обозначить, на что клиента отвечает эмпатией терапевт. Именно Джендлин предложил для этого понятие переживания [Gendlin 1988].
Важно отметить, что в случаях и Роджерса, и Кохута существовала и другая логика обоснования важности эмпатии [Карягина 2012]. Необ- ходимость эмпатического отклика на переживание формулируется как потребность развития, в результате неудовлетворения которой форми- руется патология (в кавычках в случае Роджерса и без кавычек в случае Кохута). Роджерс говорит об искажении Я-концепции при условном принятии, Кохут — о фрагментированной самости. И то и другое связы- ваются ими с отсутствием эмпатического отклика со стороны значимых других. Таким образом, терапевт должен компенсировать «эмпатические провалы» (Х. Кохут), создать, в том числе своей эмпатией, условия для личностного роста (К. Роджерс), в результате чего восстанавливается/ формируется здоровое Я или структуры Я (самости). Характерно, что у обоих авторов это связано с Я, с самостью. Роджерс предпочитает про- цессуальные, а не структурные термины [Мидор, Роджерс 2002; Уланов- ский 2016], но и Кохут говорит о структурах Я как о структурах пережи- вания [Кохут 2002, 2003].
В целом, подытоживая этот краткий исторический экскурс, можно отметить, что во всех этих случаях мы видим более или менее явную связь переживания и эмпатии в системах обоснования предмета и мето- да практической работы. Наиболее явно это наблюдается при рефлексии и/или осознанном поиске методологических оснований практики с при- влечением принципов феноменологии или «понимающей психологии».

Единство и многообразие гуманистической парадигмы в психотерапии1

Демаркационные линии между подходами в психологической прак- тике в новейшее время, с учетом эклектических и интегративных тен- денций, становятся весьма условными. Но сориентироваться на местно- сти — по сути, определить основания своей практики — остается важной задачей для профессионала. Психотерапия развивается, в отличие от научного знания, не за счет смены парадигм. Здесь сосуществуют под- ходы старые и новые, вышедшие из «мейнстрима» и модные, считающи- еся «научно обоснованными» и такие, чья эффективность оценивается «конкурентами» на уровне «плацебо-эффекта». При этом на развитие и распространение отдельных школ психотерапии влияют отнюдь не только объективные факторы, а, например, харизматичность лидера школы, «аттрактивность» и т.п. [Сосланд 1999]. Традиционная система идентификации психотерапевтических школ в связи с «тремя силами» в психологии — психодинамической (ПДТ), когнитивно-бихевиоральной (КБТ), экзистенциально-гуманистической (ЭГТ) — сложилась истори- чески как ответ на вызовы своего, уже прошедшего, времени, и потому все чаще для анализа современного положения дел выдвигаются другие принципы дифференциации [Прохазка, Норкросс 2007]. Рассмотрен- ные нами выше основные пути включения эмпатии в систему методов психотерапии фактически связаны с формированием пространства гуманистической психотерапии. Остановимся подробнее на ее ключевых составляющих.

1 В заглавии этого раздела мы перефразируем название знаковой для отече- ственной психотерапевтической компаративистики статьи В.Н. Цапкина [Цап- кин 1992].

В.Н. Цапкин выделяет три «структурных единства» в многообразии психотерапевтических подходов: «фрейдово поле», психотерапию и психо- коррекцию. Он рассматривает как собственно психотерапию те подходы, в которых ставится цель «дать симптому заговорить», проявить себя, из врага превратиться в партнера. Те подходы, цель которых «заставить симптом за- молчать» — убрать, поскольку он «не норма», он относит к области психо- коррекции. С его точки зрения, сюда попадают не только НЛП, суггестив- ные терапии, когнитивно-бихевиоральная, системная семейная терапии, но и даже некоторые психоаналитические школы [Цапкин 2008].
Анализируя специфику психотерапии как культурно-исторического феномена, Л.И. Воробьева также подчеркивает, что психотерапия воз- никла как альтернатива практикам нормирования эпохи Нового време- ни — педагогике, медицине, юриспруденции. Специфика этих практик состоит в том, что некто — учитель, врач, тюремщик (по М. Фуко) — вы- ступает носителем нормы и его задачей является приведение объектов — а здесь другой человек выступает именно в качестве объекта — к этой норме: «нормирование» и «дисциплинирование». Подходы, опираю- щиеся на норму, подразумевают того, кто эту норму устанавливает и во- площает в жизнь. Воробьева вводит такое деление: нормирующие прак- тики против экзистенциально-гуманистических. Причем прообразом, «генеративной матрицей» экзистенциально-гуманистических практик является психоанализ, который, с ее точки зрения, и в пору своего за- рождения, и сейчас, недостаточно осознает себя как ЭГП. Именно пси- хоанализ впервые заговорил о поиске субъективного смысла симптома как об основе метода. Все ЭГП объединяет характерный для них фено- менологически-герменевтический метод [Воробьева 2016].
Феноменологический метод предполагает освобождение от стерео- типов, предубеждений по отношению к переживанию другого человека (феноменологическое «эпохе» — «взять в скобки» знание, не основанное на непосредственном переживании), «восприимчивое проникновение, концентрацию и интуитивное схватывание феномена с целью достиже- ния максимальной ясности и отчетливости его видения» [Улановский 2016, с. 198]. В терапевтических отношениях, благодаря диалогу, Встрече с Другим, субъективные феномены проявляют себя, раскрывают, «начина- ют говорить». Вот как об этом говорят представители одного из новейших психодинамических направлений — интерсубъективного психоанализа2: 2 Интерсубъективный психоанализ продолжает традицию психологии само- сти Х. Кохута, радикально ее заостряет. Предметом психоанализа его последо- ватели, как и Кохут, считают переживание [Столороу, Брандшафт, Атвуд 2011].

«Писхоанализ может осветить лишь переживание личности… Позиция аналитика, в наибольшей степени способствующая созданию интерсубъ- ективного контекста, в котором мир пациента мог бы достичь максималь- ного разворачивания, прояснения и преобразования, это позиция непре- рывного эмпатического исследования, т.е. позиция последовательного постижения смысла проявлений пациента с точки зрения скорее внутрен- ней, нежели внешней по отношению к субъективной “системе коорди- нат” пациента» [Столороу, Брандшафт, Атвуд 2011, с. 33].
Феноменологический метод при помещении его в интерсубъектив- ный, диалогический контекст, в отличие от монологического, по своей сути изначального метода Э. Гуссерля, приводит к другим философским основаниям, на которые опираются современные ЭГТ — философия М. Шелера, М. Хайдеггера, К. Ясперса, М. Бубера и других философов- экзистенциалистов. Конкретные ЭГТ, фокусируясь на различных аспек- тах человеческой субъективности, предлагают свои способы «надстрой- ки» феноменологического метода — дальнейшей после проявления, выявления феноменов работы с ними, но все они, в пределе, базируют- ся на герменевтических принципах: смысловое толкование, рефлексия опыта, а не объяснение, исходя из некой теории, нормы. Работает прин- цип герменевтического круга: от предпонимания к более полному по- ниманию и т.д. Результатом такой феноменологической и герменевтиче- ской работы является производство/восстановление субъективности и субъектности, осмысленность и аутентичность бытия [Воробьева 2016].
Мы дополним рассмотренные выше соображения, связанные с ба- зовым методом ЭГТ, рассмотрев специфику понимания предмета в кон- кретных направлениях психотерапии, в том числе в его связи с методом.
Сразу оговоримся, что́ мы понимаем под предметом психотерапии. Для антропологической практики предмет — это такое «измерение» чело- века, с которым «имеет дело» практика, к чему прикладывает усилия и свой метод. Например, человеческий организм — предмет для медици- ны, способности — для педагогики. Предмету практики релевантны ее метод и представление о продуктивном процессе — таком процессе на полюсе объекта практики, результатом функционирования которого и будет достижение ее главных целей [Василюк 2007b]. Продуктивный процесс является в определенном роде сущностным для функциониро- вания выделяемого предмета. Так, например, различные методы лече- ния организма запускают продуктивные процессы восстановления его функций, что — в идеале — приводит к состоянию здоровья. Собствен- но, теоретическое обоснование практики составляют представления о том, что́ есть предмет, как он устроен, по каким законам функциони- рует, каков, исходя из этого, должен быть метод, как работает и каки- ми путями он может воздействовать на предмет, чтобы вызвать к жизни продуктивный процесс, каковы цели, исходя из понимания предмета и метода, как их можно достигнуть и т.д. Все эти компоненты теории и методологического обоснования практики содержательно и логически взаимосвязаны.
Сформулируем для психотерапии в целом: использование определен- ных методов запускает продуктивный для предмета процесс, и в идеале именно это приведет к желаемому состоянию — предельной цели и цен- ности, как они понимаются в терапии. Специфика психотерапевтической школы и/или направления, подхода проявляется в том, каким образом понимается и конструируется ее основной предмет работы и соответству- ющий ему метод. Вокруг этого создается теория подхода. Если обозначить для психотерапии в целом, обобщенно, в качестве предмета сферу психи- ческого, то для конкретного направления психотерапии — это то «пси- хическое», с которым данное направление «имеет дело». Например, для когнитивной терапии — разум, для бихевиоральной — поведение. Психо- динамическая терапия имеет дело с бессознательной динамикой.
Что же является «предметом» для той группы подходов, которую обо- значают как гуманистическую или экзистенциально-гуманистическую психотерапию?
В 1963 г. первый президент Ассоциации гуманистической психоло- гии, Джеймс Бьюдженталь, выдвинул пять основополагающих положе- ний данного направления: • Человек как целостное существо превосходит сумму своих состав- ляющих (иначе говоря, человек не может быть объяснен в результате на- учного изучения его частичных функций). • Человеческое бытие развертывается в контексте человеческих от- ношений (иначе говоря, человек не может быть объяснен своими ча- стичными функциями, в которых не принимается в расчет межличност- ный опыт). • Человек сознает себя (и не может быть понят психологией, не учи- тывающей его непрерывное, многоуровневое самосознавание). • Человек имеет выбор (человек не является пассивным наблюдате- лем процесса своего существования: он творит свой собственный опыт). • Человек интенциален (человек обращен в будущее; в его жизни есть цель, ценности и смысл) (приводится по: [Ялом 1999]).
Есть ли в настоящее время какая-либо школа в психотерапии, которая отвергала бы такие принципы ви́д ения человека? Вероятно, нет. В психо- аналитических и когнитивно-бихевиоральных подходах, не отрицая це- лостности человека и его многогранной детерминации, в качестве предмета выбирается одна из сфер психического или один «режим функционирова- ния сознания» (Ф.Е. Василюк), через который осуществляется «доступ» к целостному человеческому бытию. «Основоположники когнитивной терапии признавали сложную биопсихосоциальную детерминацию психиче- ских расстройств. Однако в системе психологических факторов когнитив- ная модель психических расстройств отводит центральную роль процессам переработки информации: то, как люди думают, определяет, что они чув- ствуют и как они действуют. С этой точки зрения, патологические эмоцио- нальные состояния и дисфункциональное поведение являются результатом “неадаптивных” когнитивных процессов… для практики принципиально важным остается следующее положение: порочный круг негативных эмо- ций, неадаптивных мыслительных процессов и дисфункционального пове- дения может быть разомкнут в когнитивном звене. Таким образом, измене- ние восприятия и мышления влечет за собой модификацию болезненных переживаний и поведенческих реакций» [Холмогорова, Гаранян 2000, с. 226]. Классический психоанализ, аналогично КБТ, выделяет в качестве предмета фрагмент психического — бессознательное. Проблемы, с которы- ми сталкивается человек, форматируются как проблемы, проявляющиеся в первую очередь в этой избранной области или сфере. Если данные психоте- рапевтические направления свой предмет конструируют, выделяя фрагмент психического, то гуманистическая психология, обозначив в своем манифе- сте в первую очередь целостность человека, отвечала на фрагментирование, осуществляемое подобным образом, как на «негативный вызов».
Каким образом можно осмыслять целостность человека в контексте понимания предмета психотерапии? Среди категорий психологии в наи- большей степени выражают ее и соответствуют остальным из указанных выше принципов Дж. Бьюдженталя, с нашей точки зрения, две: личность и переживание. Фактически, их содержание базируется на принципах це- лостности и несводимости целого к сумме частей, ценностно-смысло- вой обусловленности этой целостности и интенциональности [Асмолов 1990; Рубинштейн 1946]. В поле ЭГТ, действительно, можно выделить группы подходов, при определении своего предмета группирующихся содержательно вокруг каждой из этих двух категорий.
Многие исследователи указывают на аналогичное разделение гумани- стических подходов, выражая его разными способами. Так, А.Б. Орлов вы- ступает против объединения экзистенциальных и личностно-центрирован- ных подходов в одно экзистенциально-гуманистическое направление. С его точки зрения, подход Роджерса является эссенциальным в отличие от экзи- стенциального [Орлов, Лэнгле, Шумский 2007]. Конечным адресатом его «является самое глубокое внутреннее ядро природы человека, его сущность (essence). Если экзистенциальная психотерапия представляет собой “про- буждение” пациента к его экзистенции, то клиентоцентрированная психо- терапия — “пробуждение” клиента к его сущности» [Орлов 2012, с. 31]. По этому принципу автор объединяет К. Роджерса скорее с К. Юнгом, Р. Ассад- жиоли и т.п., чем с представителями экзистенциальной терапии.

Э. Спинелли выделяет подходы феноменологические, опирающиеся на переживание, базирующиеся на традициях европейской философии, и в первую очередь экзистенциализма, и гуманистические, акцентиру- ющие присущее человеку позитивное начало в человеке. Их корни он видит в североамериканских идеях индивидуальной свободы и возмож- ностей самоактуализации [Spinelli 2005].
Но и в самой экзистенциальной терапии выделяются две аналогич- ные группы, их обозначают как, например, экзистенциально-гумани- стические и трансперсональные подходы. Первые, по мнению авторов, в целом исследуют, как человек создает «систему конструктов о себе и мире» на основе переживания себя в мире. При столкновении с экзи- стенциальными данностями бытия эта система дает сбой, если она не адекватна, не аутентична и т.п. Поэтому задачей экзистенциально-гу- манистической терапии является ревизия такой системы конструктов в диалоге с терапевтом. Трансперсональные подходы подчеркивают ду- ховность человека и направлены на повышение осознания человеком не просто своей субъективности, а духовной сущности, на доступ к выс- шим уровням сознания [Bugental, McBeath 1995].
Логика такого разделения у российского исследователя экзистенциаль- ной психотерапии В.Б. Шумского прямо связывается с двумя вариантами решения вопроса о первичности сущности или существования в экзистен- циальной философии: экзистенция первична по отношению к эссенции, существование предшествует сущности, сущность есть предикат существо- вания (К. Ясперс, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр); или эссенция первична по отношению к экзистенции, сущность предшествует существованию, экзи- стенция есть результат актуализации человеческой сущности — личности как духовной индивидуальности (М. Шелер, Г. Марсель, М. Бубер). В соот- ветствии с этим в экзистенциальной психотерапии он выделяет: •  онтологическое направление — Dasein-анализ (Л. Бинсвангер, М. Босс и их последователи), современная английская школа экзистен- циального анализа (Э. Спинелли, Э. ван Дорцен), а также североамери- канская ветвь экзистенциальной психологии и психотерапии (Р. Мэй, И. Ялом, С. Мадди, Дж. Бьюдженталь). «Специфическая онтологиче- ская тематика связана с описанием бытия человека как возвышающего- ся над природной и социальной детерминацией» [Шумский 2008, с. 8]; •  персоналистическое направление — ранний период творчества Р. Мэя, Р. Лэйнг, итальянский экзистенциальный анализ (А. Меркурио), а также третья венская школа психотерапии (В. Франкл, А. Лэнгле). «Специфическая персоналистическая тематика связана с рассмотрени- ем того, каким образом происходит актуализация человеческой лично- сти, так что человек оказывается способным быть автономным самоде- терминируемым субъектом собственной жизни» [Там же].

В плане метода подходы онтологического направления предпочитают термины, идущие от феноменологической герменевтики Хайдеггера, — конструкция, деконструкция, реконструкция, — специально не концепту- ализируя, но и не отрицая эмпатию. Э. Спинелли, например, говорит о ее важности на первом этапе конструкции. Здесь терапевт, занимая позицию, образно названную Спинелли позицией «идиота» (реализуя взятие в скоб- ки своих представлений и убеждений, терапевт, действительно, начинает с того, что «не понимает», как устроен жизненный мир клиента), помогает клиенту наиболее полно, точно высказать себя. Другие позиции терапев- та, также метафорически обозначенные, — «шут», который может сказать клиенту то, что не скажет никто больше, и «палач», который представляет голос реальности, а не безопасного мира терапевтических отношений (по материалам семинара Э. Спинелли «Терапевтические отношения в экзи- стенциально-феноменологической психотерапии», Минск, октябрь, 2014).
Для персоналистического направления в большей степени, чем для онтологического, характерно использование специфических методов — техники парадоксальной интенции, дерефлексии, персональный экзи- стенциальный анализ и т.д. [Орлов, Лэнгле, Шумский 2007] В гештальттерапии также выделяются школы, выбирающие в качестве приоритетов либо осознавание переживания в поле, в контакте, либо ста- новление эго-функций как продуктивные процессы, «осуществляющие» личностное изменение. Роль эмпатии признается для реализации прин- ципа поддержки и диалогической идеологии подхода. Однако существен- ную роль играют надстраиваемый над чисто дескриптивной фазой прин- цип фрустрации — вызова субъективной правде клиента, а также принцип «гештальт-эксперимента», реализуемый, например, в широко известных техниках «двух стульев», «пустого стула» и т.д. В последние годы во «вну- тришкольных» дискуссиях поднимается вопрос о большей значимо- сти принципа поддержки, чем фрустрации, и о ключевой роли эмпатии [Staemmler 2009, 2012].
И наконец, среди современных последователей роджерианской тра- диции выделяются школы личностно-центрированного подхода (ЛЦП)3 и экспириентального (ЭПТ, от experience — переживание). К наиболее разработанным с точки зрения теории и практики «ядерным» ЭПТ от- носятся в первую очередь фокусинг-ориентированная психотерапия Ю. Джендлина и эмоционально-фокусированная процессуально-экс- пириентальная терапия (Л. Гринберг, Р. Эллиотт и др.). Отечественный подход «Понимающая психотерапия» (ППТ), опирающийся на теорию переживания Ф.Е. Василюка, по всем признакам также относится к экс- пириентальным [Карягина 2015]. Многие авторы включают в название своего метода слово «экспириентальный», однако далеко не все они обо- значают им нечто особенное, отличающееся от уже существующего в бо- лее старых подходах [Mahrer, Fairweather 1993].

3 Большинство отечественных последователей роджерианской традиции переводят «person-centered approach» как «человеко-центрированный подход», а не «личностно-центрированный», их аргументация вполне конкретна и обосно- ванна. Однако мы придерживаемся все же варианта «личностно-центрирован- ный» в связи с упоминаемыми выше аргументами: человек является предметом и целью любой антропологической практики, целостность человека подчерки- вается в настоящий момент всеми и т.д. Теория Роджерса, хотя и говорит часто об «организмических» процессах, все же имеет, с нашей точки зрения, в виду то, что в психологии обозначается как процессы личностные или личностно-опос- редованные.

Упование на разворачивающиеся личностные процессы, характерное для персоналистического экзистенциального направления, некоторых школ гештальттерапии и ЛЦП К. Роджерса, приводит к необходимости появления в их теориях связи «предмет — метод — продуктивный про- цесс — цель терапии» некоторых «промежуточных инстанций»: невоз- можно приложить терапевтические усилия к личности как таковой — к сущности — напрямую, в отличие от других предметов, с которыми терапевт и клиент вступают в практически непосредственный контакт.
Личность — не объективируема, не «вещественна». В экспириентальных подходах именно конкретность переживания бытия выступает на пер- вый план как предмет терапии. Так, Юджин Джендлин говорит о том, что «экспириентальная психотерапия начинается там, где остановились экзистенциальные философы», «работает с непосредственной конкрет- ностью переживания. Чувство непосредственного переживания — это… прямое целостное ощущение всей сложности и трудности жизненной ситуации» [Gendlin 1973, р. 1].
Если попытаться выделить продуктивный процесс, осуществляющий личностные изменения, в теории К. Роджерса, то, вероятнее всего, так можно было бы определить роль, которую играет в ней так называемая самоактуализирующаяся тенденция. Важность представления о само- акутализирующейся тенденции в системе ЛЦП подчеркивает тот факт, что приверженность представлению о ней как об «исполнителе» продук- тивного процесса для многих последователей Роджерса является крите- рием «чистоты» подхода [Некрылова 2012]. Именно она составляет ту самую сущность, эссенцию, о которой пишет А.Б. Орлов. Не может быть прямого доступа к этой сущности, мы можем лишь создать условия для ее проявления. Поэтому основные усилия Роджерса и были направлены на обоснование и эмпирическую проверку гипотезы о необходимых и достаточных условиях личностных изменений. Тем не менее определен- ные представления о предмете, с которым непосредственно имеет дело терапевт, неизбежно должны были появиться и связаться с остальными элементами теоретико-методологической системы подхода. Далее мы рассмотрим, какую роль сыграло в этом понятие переживания и к чему это привело.
Мы отдаем себе отчет в том, что анализ широкого, разнообразного на- правления экзистенциально-гуманистических подходов по достаточно абстрактно сформулированным основаниям не может претендовать на полноту, на охват многочисленных нюансов. Однако для понимания роли и места эмпатии такой анализ представляет определенный смысл. При иден- тификации подходов, традиционно причисляемых к гуманистической пси- хотерапии, важным объединяющим их фактором является приверженность феноменологическому методу (широко понимаемому) и «понимающей» традиции в противовес «объясняющей», которая является не случайной, а сущностной для них. В рамках наших размышлений о статусе эмпатии как метода можно говорить о том, что признание важности эмпатии практиче- ски во всех ЭГТ может быть объяснено сутью феноменологического мето- да, с которым эмпатия как понятие связана самим фактом своего рождения [Карягина 2013, 2015]. Специфика же различных школ экзистенциально- гуманистического направления прослеживается при анализе понимания предмета психотерапии как того измерения психики, субъективности чело- века, к которому в первую очередь психотерапевт обращается, приклады- вает усилия, в чьем успешном функционировании он видит источник про- дуктивных изменений. Так понимаемый предмет может быть осмыслен в рамках категорий «личность» и «переживание»: именно они, с нашей точки зрения, обобщают и переводят на язык психологии множество конкретных понятий, используемых отдельными школами. Как эмпатия обретает статус метода в тех подходах, которые в своих теоретико-методологических систе- мах опираются именно на понятие переживания при конструировании сво- его предмета, мы и рассмотрим далее.

Эмпатия в личностно-центрированном и экспириентальном подходах — процесс, условие и метод

 Эволюцию взглядов К. Роджерса на эмпатию можно проиллюстри- ровать следующими фактами. 1. В 1957 г. К. Роджерс публикует свои знаменитые условия личност- ных изменений в психотерапии. Одно из них: «Терапевт проявляет эм- патическое понимание внутреннего мира клиента и стремится сообщить ему это понимание». Эмпатия терапевта должна при этом быть хотя бы в минимальной степени воспринята клиентом [Роджерс 2015, с. 10]. 2. На ранних этапах Роджерс активно использует выражение «техни- ка отражения чувств». Затем, наблюдая негативные последствия увлечения «техническим» пониманием эмпатии, перестает его употреблять.
Отражение чувств — это не эмпатия, а только один из способов ее вы- ражения [Боуэн 1992]. 3. Поначалу Роджерс говорит об эмпатии как о состоянии, но затем предпочитает называть ее процессом [Роджерс 2009]. 4. Если на момент формулирования гипотезы о необходимых и до- статочных условиях личностного изменения эмпатия понималась Род- жерсом как «первое среди равных» условий, то постепенно он начинает подчеркивать ведущее значение и важность конгруэнтности [Мидор, Роджерс 2002]. Известный бельгийский психотерапевт Гермейн Литаер, например, с благодарностью пишет об авторах, благодаря которым «эм- патия вернулась в ЛЦП после многолетнего “прославления конгруэнт- ности”» [Lietaer 1991].
Как можно проинтерпретировать эти изменения в рамках рассматри- ваемой нами связи статуса эмпатии с пониманием предмета терапии?
В середине 1950-х гг., т.е. на начальном этапе научной рефлексии своей уже к тому моменту почти тридцатилетней практики (именно в эти годы были сформулированы гипотезы о необходимых и достаточных услови- ях личностных изменений в ходе терапии и начаты широкомасштабные исследования ее процесса и эффективности), К. Роджерс использовал понятие эмпатии, уделял много внимания обоснованию ее важности, в том числе через эмпирические исследования терапевтического процесса.
Анализируя работу Роджерса в эти годы, Литаер называет ее «классиче- ской клиенто-центрированной». Роджерс использует в основном отраже- ние чувств — таковы до 85% всех реплик терапевта (здесь и далее данные многолетнего и продолжающегося исследования приводятся по материа- лам доклада «His master’s voice», сделанного Г. Литаером на XII Междуна- родной конференци WAPCEPC4 в июле 2016 г.; публикации, посвящен- ные исследованию: [Lietaer 1991, 2004; Lietaer, Brodly 2006]).
Но, как мы уже отмечали в начале статьи, на этот момент у К. Род- жерса не было задачи концептуализации того, на что клиента отвечает эмпатией терапевт. С понятием переживания — во всем богатстве его философской разработки — в его исследовательскую группу пришел Юджин Джендлин и предложил для исследования факторов эффектив- ности терапии глубину переживания в качестве независимой перемен- ной на стороне клиента [Gendlin 1988].
По свидетельству Джендлина, в группе Роджерса до него говорили о сообщении клиента, послании, чувстве (без конкретизации и концептуа- лизации) и т.д. Для Джендлина именно понятие переживания позволяло наиболее точно передать, что выражает клиент во время психотерапии, что пытается символизировать, и в фасилитации этих процессов состо- ит, с его точки зрения, работа терапевта [Ibid.]. Далее Джендлин сотруд- ничает с Роджерсом, но и развивает собственный подход: обосновывает экспириентальную философию, разрабатывает метод фокусирования и фокусинг-ориентированную психотерапию (подробнее см.: [Джендлин 2000; Карягина 2015; Улановский 2016]).

4 WAPCEPC — Международная Ассоциация Личностно-центрированной и Экспириентальной психотерапии и консультирования.

Исследователи связывают с началом сотрудничества с Джендлином новый этап развития теории и практики Роджерса, называя его экспири- ентальным (приводится по: [Некрылов 2012]). Повлияло ли это на выход на первый план именно конгруэнтности? Нам представляется вполне вероятным. Если использовать термины Джендлина, то можно описать состояние конгруэнтности как соответствие переживания и его симво- лизации, выражения. Для Роджерса конгруэнтность — это не только ус- ловие личностного роста, которое обеспечивает терапевт, но и, пожалуй, предельная цель и ценность развития: «Хорошая жизнь с точки зрения моего опыта — это процесс движения по пути, выбранному человече- ским организмом, когда он внутренне свободен развиваться в любом направлении, причем качества этого направления имеют определенную всеобщность… Одним из аспектов процесса, который я называю “хоро- шая жизнь”, является движение от полюса защитных реакций к полюсу открытости своему опыту. Человек все в большей мере становится спо- собным слышать себя, переживать то, что с ним происходит. Он более открыт своим чувствам страха, упадка духа, боли. Он также более открыт своим чувствам смелости, нежности и благоговения. Он свободно может жить своими субъективными чувствами так, как они в нем существуют, и он также свободен осознавать эти чувства. Он свободен в большей мере жить опытом своего организма, а не закрывать его от осознания» [Род- жерс 1994, с. 237—238].
Джендлин чаще говорит о подлинности и аутентичности, чем о кон- груэнтности: «...Человек чувствует себя существующим, чувствует свое существование, и это — основа таких понятий, как “подлинность”, “под- линная жизнь” и “аутентичность”», — но вопрос в том, «как человек по- нимает, что аутентично, а что нет» [Gendlin 1973]. Поэтому для него мето- дически важен именно путь, процесс достижения такого состояния. Для этого им был разработан, в частности, метод фокусирования.
Там, где Роджерс говорит об открытости переживанию, об осознава- нии чувств, Джендлин употребляет слово «experiencing». Это слово при- звано выразить специфику его ви́дения способа работы с переживания- ми, и оно приобретает в экспириентальных подходах характер термина.
Именно разработка теории и практики experiencing’а, не сводимого к другим методам работы с переживанием — осознанию, катарсическому выражению, когнитивному переформулированию и т.п., — задает, по мнению некоторых авторов, границы экспириентальных подходов как отдельного направления [Mahrer, Fairweather 1993].
За всеми «подходообразующими» представлениями о переживании, при всех различиях конкретики, стоит дильтеевская триада «пережива- ние — выражение — понимание»: в процессе выражения переживания, его символизации в слове, образе, действии в том случае, если символи- зация точна, «резонирует» с переживанием, происходит его смысловое понимание, проявляются ранее не бывшие в фокусе аспекты. По сути, это продуктивное развитие переживания.
Джендлин использует для описания этих процессов слова «сдвиг пережи- вания» (experiential shift), «продвижение» (carrying forward). Метод фокусин- га, по замыслу Джендлина, позволяет напрямую обратиться к чувствуемому смыслу переживания (felt sense) и выразить его. Инструкция фокусинга на- правлена на 1) удержание клиентом своего переживания в центре участного внимания, 2) выражение чувствуемого смысла, 3) проверку конгруэнтно- сти такого выражения и 4) инициацию своего рода диалога с чувствуемым смыслом. «Направьте внимание на центр своего тела. Ждите возникновения ощущений в связи с проблемой… Направьте внимание на неопределенные, смутные ощущения, “на грани” отчетливости. Старайтесь возвращаться к ним, если они пропадают, удерживать их хотя бы одну минуту… Попытай- тесь найти слово, фразу или образ, в полной мере передающие качество этого ощущения, его чувствуемого смысла… Задайте вопрос: действительно ли это слово или образ соответствует ощущению. Тело даст ответ, услышьте его… Спросите само тело, сам чувствуемый смысл, что оно такое, чем является.
Попытайтесь действовать так, чтобы само ощущение отвечало на ваш во- прос. Постарайтесь принять все то, что тело сообщает вам» (цит. по: [Дженд- лин 2000, c. 104—113]. Инструкции фокусинга на разных языках также даны на сайте Института фокусинга в Чикаго (URL: www.focusing.org).
Фактически такая инструкция представляет собой инструкцию само- эмпатии, при этом фокусинг-ориентированный терапевт эмпатически сопровождает клиента в этом процессе. Следование инструкции, как подчеркивает Джендлин, является не самоцелью, а средством развития способности к такому способу обращения с собственным переживани- ем — к фокусированию можно прибегать самостоятельно, в ходе самых разных терапий и т.д. [Там же].
Такой способ культивируется в экспириентальных подходах, он от- личается акцентом не на осознание, инсайт или отреагирование чувств, а на их аутентичное выражение. Кажущиеся на первый взгляд незна- чительными отличия в терминологии отражают тем не менее суще- ственную — «идеологическую» — разницу. Определенного рода контакт с уровнем непосредственного переживания предполагают и психоаналитический метод свободных ассоциаций, и метод осознавания в геш- тальттерапии5. Но экспириентальный метод релевантен не представле- ниям о природе бессознательного, цензуры или о феноменальном поле, диалектике фигуры и фона, а именно представлениям о переживании.
Переживание «стремится» к выражению и пониманию. Оно неясно не потому, что бедно содержанием, плохо осознано или вытеснено, а по- тому что слишком богато и обширно [Mahrer, Fairweather 1993]. Именно выражение переживания как его символизация, а не разрядка, отреаги- рование, целительны и продуктивны.
Наш анализ показывает, что все экспириентальные подходы ищут путь, учитывающий и единство, и многообразие в переживании [Карягина 2015].
Джендлин формулирует чувствуемый смысл как «срез» целостного пережи- вания, в котором «пульсируют» его самые разные аспекты. В понимающей психотерапии выделяются и конкретные уровни переживания, и интеграль- ные регистры сознания, и жизненные миры. ППТ, как подход, базирую- щийся на отечественной культурно-деятельностной теории и методологии, понимает в качестве предмета не интрапсихический «срез» переживания, как у Джендлина, а переживание — деятельность в жизненном мире лич- ности как пространстве, объединяющем субъекта и мир [Василюк 2007b].
Характерный пример представляет собой набирающий популяр- ность подход эмоционально-фокусированной терапии. Объявив в каче- стве предмета эмоции (во многом, как нам представляется, в качестве ответа на негативный вызов — избыток когнитивно-ориентированных подходов [Greenberg, Safran 1989]), но используя экспириентальные ме- тоды, они не могут продолжать опираться просто на эмоции, которые являются элементом или одним из видов переживания в их же теории, а развивают представление об эмоциональных схемах, организующих переживание, как интегральных образованиях. Эмоциональная схема — это процессуальная связь различных аспектов переживания, связанных с эмоцией, такая связь обеспечивает имплицитную организацию пере- живания [Карягина 2015; Elliott et al. 2004]6. 5 Автор благодарит Ф.Е. Василюка как автора идеи и студентов курса «Экс- пириентальные подходы в современной психотерапии» как участников экспе- римента по сравнению на собственном опыте специфики этих процедур и экс- пириентальных методов. 6 Интересно, что в КБТ Р. Лихи также развивает «терапию эмоциональных схем»: здесь, соответственно «когнитивному» предмету, под ней понимается «со- вокупность имплицитных интерпретаций, ожиданий, формирующихся у чело- века в отношении собственных эмоций и эмоций других людей, то, что человек думает о собственных эмоциях и об эмоциях других, то, какие поведенческие и межличностные стратегии он применяет в ответ на собственные эмоции и эмо- ции других» [Сирота и др. 2016, с. 67].

Процессуальное понимание experiencing’а, его «этапность» неизбеж- но приводит к разработке поэтапных методов терапевтического сопро- вождения, техник. Карл Роджерс предостерегал против их фиксации, стремясь сохранить «дух, а не букву». Дискуссии на эту тему являются одними из самых горячих в сообществе личностно-центрированных и экспириентальных терапевтов [Бондаренко 2012; Некрылова 2012; Kirschenbaum 2012; Schmid 2003]. Является ли экспириентальная тера- пия директивной? Был ли Карл Роджерс экспириентальным терапев- том? Последний вопрос поставил, например, при анализе терапевтиче- ской речи Роджерса Г. Литаер. Да, был, — таков его ответ, — поскольку основной способ реализации необходимых и достаточных условий в его консультациях — последовательное эмпатическое исследование. В це- лом, отражение чувств — явно выраженных и «смутных» — составляет от 54 до 85—90% в общем количестве вербальных реплик отдельной кон- сультации Роджерса.
Показательно, что все экспириентальные подходы предпочитают раз- личные варианты отражающих реплик, а не открытые вопросы по типу «Что вы сейчас чувствуете?» Так, например, в четырех сессиях Роджерса периода 1965—1977 гг. (общее количество проанализированных реплик терапевта — 524) отражение выраженных чувств (expressed feelings) со- ставляет 52%, отражение чувств, лежащих за выраженными чувствами (underlying feelings), — 12%, открытые вопросы — 2%. Отражение чувств способствует не осознаванию как таковому, а фокусированию и удержи- ванию внимания, контакта с чувством для его смыслового отражения.
Помимо этого подчеркивается также, что эта форма выражает принци- пиальную позицию терапевта как сопереживающего, а не стороннего наблюдателя или эксперта: экспертом по своему переживанию может быть только сам клиент. В ППТ в эмпатическую реплику включен осо- бый элемент — оператор понимания: «Правильно ли я вас понимаю?», «Можно ли сказать, что…?» [Василюк 2007а]. Литаер выделяет в речи Роджерса так называемые проверочные вопросы (checking questions) и мини-самораскрытия (mini self-disclosure), задающие и поддерживаю- щие такую позицию: «Удалось ли мне передать смысл ваших слов? Так ли это?», «Вы знаете, здесь я, пожалуй, могу только гадать, поэтому по- правьте меня…» (примеры из доклада Г. Литаера).
Наше исследование выражения эмпатии в психотерапевтических сессиях как опытных терапевтов, так и начинающих студентов мастер- ских ППТ, а также в сессии К. Роджерса с Дженнифер [Роджерс 2001] показало, что эмпатические реплики фактически образуют циклы из четырех основных микропроцессов: эмпатическое понимание после- довательно реализуется в диалоге с клиентом сначала как направление его внимания на собственное переживание (в отличие от внимания к «внешним» событиям и другим людям), затем идут поиск точной сим- волизации, обозначения переживания, потом отражение его смысла и, в итоге, более глубокое, тонкое, часто образное, метафорическое или усиленное, заостренное выражение с учетом новых аспектов [Карягина, Матвеева 2012].
В ЭФТ также существуют средства для осуществления подобной по- этапной работы — эмпатического исследования, начиная с привлечения внимания к чувству через символизацию и осмысление к интегрирова- нию нового понимания, обосновываются различные типы эмпатиче- ских реплик в зависимости от решаемых процессуальных задач [Elliott et al. 2004].
Таким образом, на наш взгляд, в экспириентальных подходах происхо- дит значительное продвижение в разработке эмпатии как метода, базиру- ющееся на теории переживания, имеющей надежные философские корни и многообразную психологическую разработку. При этом появление этих подходов в ходе расширения и распространения клиенто-центрирован- ной терапии К. Роджерса было вполне закономерным и даже, можно ска- зать, учитывая общие тенденции развития гуманистической парадигмы в психотерапии, неизбежным. Классический личностно-центрированный подход, признавая важнейшую роль эмпатического понимания как ус- ловия личностного изменения, не фиксировал его «методичность». Во- первых, Роджерсу было важно подчеркнуть и сохранить свободу, откры- тость, аутентичность человеческого, а не ролевого присутствия терапевта как важнейшую цель и ценность, которую может «интериоризировать» клиент в ходе терапии. Это касается не только эмпатии, а общих устано- вок Роджерса по отношению к теоретизированию, рефлексии и передаче своего опыта. Во-вторых, здесь эмпатия — больше чем метод. Пробудить человеческую сущность методом — бессмысленное выражение для эссен- циальных подходов. Методом можно только создать условия для возмож- ности ее проявления. Экспириентальные подходы в своей предельной форме относятся не к эссенциальным, а, с нашей точки зрения, к кон- структивистским: в конкретных шагах сущность создается.
Однако категории личности и переживания сами по себе слишком связаны для того, чтобы настаивать на принципиальном различии экс- пириентальных и личностно-центрированных подходов в гуманистиче- ской психотерапии. Поэтому большинство психотерапевтов, с которы- ми нам удалось обсудить эту проблему на мероприятиях международной конференции WAPCEPC, говорили о себе так: «Я личностно-центриро- ванный терапевт, работающий экспириентально»; «я и то и другое»; «я личностно-центрированный экспириентальный терапевт». Ю. Дженд- лин, обращаясь к участникам конференции, подчеркивал, что в лич- ностно-центрированной работе К. Роджерса всегда присутствовало все то, что является важным для экспириентальной терапии. Но и пережи- вание — всегда личностно. Переживает личность. В понимающей пси- хотерапии, рассматривающей переживание как деятельность, важность ее субъекта подчеркивается как в теории, так и на уровне методических средств (элемент «персона», отражающий автора переживания в тера- певтических репликах, иерархия регистров сознания относительно сте- пени субъектности, «личностности» и т.д.).
Осмыслению и развитию терапевтической теории и практики спо- собствует понимание как общего, так и различного между подходами.
Возможно, очередные «едва заметные» сходства и различия, в том чис- ле в отношении эмпатии, мы сможем увидеть, если поставим вопрос о предмете этой области психотерапии так: переживание личности или переживающая личность?

1. Асмолов А.Г. Психология личности: учебник. М.: Изд-во МГУ, 1990. 367 с.
2. Бондаренко О.Р. Этиология психических нарушений в клиент-центрированной психотерапии // Журнал практического психолога. 2012. № 1. С. 102—120.
3. Боуэн М.В.-Б. Духовность и личностно-центрированный подход // Вопросы психологии. 1992. № 3—4. С. 24—33.
4. Василюк Ф. Е. Семиотика и техника эмпатии // Вопросы психологии. 2007a. № 2. С. 3—14.
5. Василюк Ф.Е. Понимающая психотерапия как психотехническая система: дис. … докт. психол. наук. М., 2007b. 407 с.
6. Власова О.А. Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ: дисс … докт. филос. наук. Курск, 2010. 368 с.
7. Воробьева Л.И. Психотерапия в истории психологии: культурно-исторический анализ: дис. … канд. психол. наук. М., 2016. 224 с.
8. Джендлин Ю. Фокусирование: Новый психотерапевтический метод работы с переживаниями. М.: Независимая фирма «Класс», 2000. 488 с.
9. Карягина Т.Д. Откуда в психотерапии эмпатия: К. Роджерс и его психоаналити- ческие предшественники и последователи // Консультативная психология и психотерапия. 2012. № 1. С. 8—31.
10. Карягина Т.Д. Эволюция понятия «эмпатия» в психологии: дис. … канд. психол. наук. М., 2013. 175 с.
11. Карягина Т.Д. Экспириентальные подходы в современной психотерапии // Кон- сультативная психология и психотерапия. 2015. Т. 23. № 1. С. 126—152.
12. Карягина Т.Д. Эмпатия как метод: философский взгляд // Консультативная пси- хология и психотерапия. 2015. № 5. С. 205—234.
13. Карягина Т.Д., Матвеева К.М. Проблема измерения и оценки эмпатии в психоте- рапии// Психологическая наука и образование. 2012. № 5.
14. Кохут Х. Интроспекция, эмпатия и психоанализ: исследование взаимоотношений между способом наблюдения и теорией // Антология современного психоанализа: в 2 т. / Под ред. А.В. Россохина. М.: Ин-т психологии РАН, 2000. Т. 1. С. 282—299.
15. Кохут Х. Восстановление самости. М.: Когито-центр, 2002. 316 с.
16. Кохут Х. Анализ самости. М.: Когито-центр, 2003. 369 с.
17. Мидор Б., Роджерс К. Личностно-центрированная терапия // Журнал практиче- ской психологии и психоанализа. 2002. № 4. С. 28—46.
18. Некрылова Н.В. Основные направления современной клиент-центрированной психотерапии // Журнал практического психолога. 2012. № 1. С. 81—101.
19. Орлов А.Б. Роджерианство: проблема имени // Журнал практического психолога. 2012. № 1. С. 29—32.
20. Орлов А.Б., Лэнгле А., Шумский В.Б. Экзистенциальный анализ и клиентоцентри- рованная психотерапия: сходство и различия // Вопросы психологии. 2007. № 6. С. 21—31.
21. Прохазка Дж., Норкросс Дж. Системы психотерапии. М.: Прайм-Еврознак; Хар- вест, 2007. 384 с.
22. Роджерс К. Взгляд на терапию. Становление человека. М.: Прогресс, 1994. 480 с.
23. Роджерс К. Клиентоцентрированный/человекоцентрированный подход в пси- хотерапии // Вопросы психологии. 2001. № 2. С. 48—58.
24. Роджерс К. Эмпатия // Психология мотивации и эмоций / Под ред. Ю.Б. Гип- пенрейтер и М.В. Фаликман. М.: АСТ, Астрель, 2009. С. 413—415
25. Роджерс К. Необходимые и достаточные условия терапевтических личностных изменений // Журнал практического психолога. 2012. № 1. С. 8—25.
26. Рубинштей С.Л. Предмет психологии // Рубинштейн С.Л. Основы общей психо- логии. М.: Учпедгиз, 1946. С. 5—27.
27. Сирота Н.А., Московченко Д.В., Ялтонский В.М., Кочетков, Я.А., Ялтонская А.В. Психодиагностика эмоциональных схем: результаты апробации русскоязыч- ной краткой версии шкалы эмоциональных схем Р. Лихи // Обозрение пси- хиатрии и медицинской психологии. 2016. № 1. С. 66—71.
28. Сосланд А.И. Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или Как создать свою школу в психотерапии. М.: Логос, 1999. [Электронный ресурс]. URL: http://psylib.org.ua/books/sosla01/index.htm (дата обращения: 10.11.2016).
29. Столороу Р., Брандшафт Б., Атвуд Д. Клинический психоанализ: интерсубъек- тивный подход. М.: Когито-центр, 2011. 256 с.
30. Улановский А.М. Феноменологическая психология: качественные исследования и работа с переживанием. М.: Смысл, 2016. 225 с.
31. Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г. Когнитивно-бихевиоральная психотерапия // Ос- новные направления современной психотерапии / Под ред. А.М. Боковико- ва. М.: Когито-Центр, 2000. С. 224—267.
32. Цапкин В.Н. Единство и многообразие психотерапевтического опыта // Кон- сультативная психология и психотерапия. 1992. № 2.
33. Цапкин В.Н. К новой картографии психотерапевтического поля // Консульта- тивная психология и психотерапия. 2008. № 1. С. 36—59.
34. Шумский В.Б. Онтологическое и персоналистическое направления в экзистен- циальной психологии: сравнительный анализ: автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2008. 23 c.
35. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: Класс, 1999. [Электронный ре- сурс]. URL: http://www.psylib.org.ua/books/yalom01/index.htm (дата обраще- ния: 10.11.2016).
36. Ясперс К. Общая патопсихология. М.: Практика, 1997. 1056 с.
37. Bugental J.F.T., McBeath B. Depth existential therapy: Evolution since World War II // In), Comprehensive textbook of psychotherapy: Theory and practice // Ed. by B.M. Bongar and L.E. Beutler. New York: Oxford University Press, 1995. Oxford textbooks in clinical psychology. Vol. 1. P. 111—122.
38. Elliott R., Watson J.C., Goldman R.N., Greenberg L.S. Learning emotion-focused thera- py: the process-experiential approach to change. American Psychological Associa- tion, 2004. 366 p.
39. Gendlin E.T. Experiential psychotherapy // In (Ed.), Current psychotherapies / Ed. by R. Corsini,). Itasca, IL: Peacock, 1973. P. 317—352 [Электронный ресурс]. URL: http://www.focusing.org/gendlin/docs/gol_2029.html (дата обращения: 10.11.2016).
40. Gendlin E.T. Carl Rogers (1902—1987) // American Psychologist. 1988. Vol. 43 (2). P. 127—128. [Электронный ресурс]. URL: http://www.focusing.org/gendlin/ docs/gol_2059.html (дата обращения: 10.11.2016).
41. Greenberg L.S., Safran D. Emotion in psychotherapy // American Psychologist. 1989. 1989. Vol. 44 (1). P. 19—29.
42. Ferenci Sh. The Elastisity of Psycho-Analytic Technique.// The Evolution of Psycho- analytic Technique / Ed. by M. Bergmann, F. Hartman. New York: Columbia Uni- versity Press, 1990. P. 216—229.
43. Kirschenbaum H. “What is “person-centered”? A posthumous conversation with Carl Rogers on the development of the person-centered approach // Person-Centered & Experiential Psychotherapies. 2012. Vol. 11 (1). P. 14—30.
44. Lietaer G. A client-centered approach after Wisconsin project: a personal view on its evolution // Client-centered and Experiential Psychotherapy in the Nineties / Ed. by G. Lietaer, J. Rombauts, R. Balen. Leuven University Press, 1991. P. 19—46.
45. Lietaer G. Carl Rogers’ verbal responses in “On anger and hurt”: content analysis and clinical reflections // Carl Rogers counsels a black client: Race and culture in per- son-centred counseling / Ed. by R. Moodley, C. Lago, A. Talahite. Ross-on-Wye, U.K.: PCCS Books, 2004. P. 52—70.
46. Lietaer G., Brodly T. Carl Rogers in the Therapy Room: A listing of session transcripts and a survey of publications referring to Rogers’ sessions // Person-Centered and Experiential Psychotherapies. 2006. Vol. 2 (4). P. 274—291.
47. Mahrer A.R., Fairweather D.R. What is “experiencing”? A critical review of mean- ings and applications in psychotherapy // The Humanistic Psychologist. 1993. Vol. 21 (1). P. 2—25.
48. Rachman A. Sandor Ferenci’s contributions to the evolution of psychoanalysis // Psy- choanalytic Psychology. 2007. Vol. 24 (1). P. 74—96.
49. Schmid P.F. The characteristics of a person-centered approach to therapy and counsel- ing: criteria for identity and coherence // Person-Centered & Experiential Psycho- therapies. 2003. Vol. 2 (2). P. 104—120.
50. Spinelli E. The interpreted world: an introduction to phenomenological psychology. London; Thousand Oaks; New Delhi: SAGE Publications Ltd, 2005. 253 p.
51. Stein E. On the problem of empathy. Washington, DC: ICS Publications, 1989. 135 p.
52. Staemmler F.-M. Aggression, time and understanding: contribution to the evolution of geshtalt therapy. New York: Routledge; Taylor&Fransis Group, 2009. 384 p.
53. Staemmler F.-M. Empathy in psychotherapy: How therapists and clients understand each other. New York: Springer Publishing Company, 2012.
54. Wispe L. History of the concept of empathy // Empathy and its development / Ed. by N. Eisenberg, J. Strayer. Cambridge; New York : Cambridge University Press, 1987. P. 20—35.

PlumX

Метрики публикации