Публицистический диалог России с Западом о «духе нового времени» в статьях Н. М. Карамзина журнала «Вестник Европы» ^*

В статье дается анализ трансформации взглядов писателя Н. М. Карамзина, отразившихся в его публицистических статьях в журнале «Вестник Европы» за 1802–1804 гг. через призму диалога России с Западом: спора о сути геополитических и общественных идей — консервативных и либеральных — в свете политических и культурных перемен этой сложной эпохи рубежа веков, которые в целом образно названы «дух нового времени». Также исследуется корпус переводных публицистических статей «Вестника Европы» за указанный период, которые в большинстве своем остаются не переизданы.

Редактирование журнала «Вестник Европы» — это отдельный важный период творчества Н.М. Карамзина: погружения в современные ему политические и культурные события Европы, в аналитическом сопоставлении деяний лидеров Запада и России в переломное историческое время. Цель и задачи нашей работы: изучить проблему трансформации взглядов писателя и показать, как они отразились в его публицистике в журнале «Вестник Европы» за 1802–1804 годы через призму спора либеральных и консервативных общественно-политических идей в свете политических и культурных перемен этой сложной эпохи рубежа веков, которые в целом  образно названы «дух нового времени». Изучению публицистических воззрений писателя уделено было недостаточно много внимания как в русской критике XIX в, так и в литературоведении  XX века, и в современном. Например, ученый Н.В. Кувшинова в своей кандидатской диссертации «Нравственные основания мировоззренческих идей Н.М. Карамзина», исследуя в целом формирование нравственных воззрений писателя этому важному периоду посвятила небольшой лишь фрагмент [11, с. 50].  До самого последнего времени весь корпус переводных публицистических статей «Вестника Европы» за указанный период остается неопубликованным, а доля авторства Н.М. Карамзина в некоторых из них представляет загадку. До сих пор существуют разные мнения исследователей, противоречиво толкующих проблематику и идеи содержания публицистических статей этого журнала. На художественное их своеобразие также мало обращали внимание.

Политические статьи Карамзина в «Вестнике Европы» за  1802–1804 гг. и его авторизированные переводы-извлечения из двенадцати лучших европейских журналов (подбор материалов всегда определялся издателем) отражали свежий взгляд на события своего времени и ясную их оценку просвещенным и литературно-одаренным современником, подготавливали и формировали общественные взгляды образованной русской публики начала XIX в. «Читали из двухнедельных ясных обозрений Карамзина, — утверждал Погодин в своем биографическом труде, — понимали яснее и узнавали короче положение Европы, чем узнается оно из еженедельных наших газет» [14, с. 340–341]. Публицистика «Вестника Европы» привлекали внимание читателей не только отражением в них современных событий, но и своим содержание и литературными достоинствами: ясностью, верностью, трезвостью и независимостью суждений, ведь издатель всегда предлагал читателю свое мнение о происходящих событиях и о характерах действующих лиц; образным поэтическим языком, насыщенным яркими тропами, общей художественностью стиля, не характерного для «скучно-казенного» изложения фактов, обычного для журнальной периодики.

С первых же страниц «Вестника Европы»  Н.М. Карамзин погружал читателей в мир общественно-политических страстей сложной переходной эпохи, в извечный спор старого миропонимания с новым мировосприятием, в котором рождается «дух нового времени». В России это был молодой период царствования Александра I, когда много говорилось о «духе нового времени», о потребностях этого времени, о правах человека, о справедливости вообще, о необходимости разумности в устройстве государства. Но был исторически отрицательный пример революционной Франции, когда под предлогом этих благих идей выступили на общественное поприще самые неразумные страсти человеческие.

Открывает новое для публики издание «Письмо к Издателю», где Карамзин откровенно и радостно пишет, рисуя идиллическую картину современной ему действительности: «Искренно скажу тебе, что я обрадовался намерению твоему издавать журнал для России, в такое время, когда сердца наши, под кротким и благодетельным правлением юного монарха, покойны и веселы; когда вся Европа, наскучив беспорядками и кровопролитием, заключает мир, который по всем вероятностям будет тверд и продолжителен; когда науки и художества в быстрых успехах своих обещают себе еще более успехов; когда таланты, в свободной тишине и на досуге, могут заниматься всеми полезными и милыми для души предметами; когда литература, по настоящему, расположению умов, более, нежели когда-нибудь должна иметь влияние на нравы и счастие» [1, с. 3].

Приподнятый пафос утверждения настоящего (или все же надежды на будущее?) присутствует в этом ритмизованном лирическом тексте: повтор причастного оборота с союзом «когда» придает ему особую смысловую взволнованность. Указаны ведущие мотивы настроений времени надежд — «когда» «сердца … спокойны и веселы» и долгожданный мир и тишина дают возможность заняться «всеми полезными и милыми для души предметами» [1, с. 3]. Милый предмет для «души» писателя — литература, он уповает, что она должна иметь влияние «на нравы и счастие».

Этому способствуют, он убежден, и благие перемены в сфере просвещения общества: «…уже деятельный разум во всех состояниях, во всех землях, чувствует нужду в познаниях, и требует новых, лучших идей» [1, с. 3]. Карамзин указывает, что все сословия стремятся к просвещению: и «монархи в Европе считают за долг и славу быть покровителями учения»; и «министры стараются слогом своим угождать вкусу просвещенных людей», и «придворный хочет слыть любителем литературы; и «судья читает, и стыдится прежнего непонятного языка Фемиды»; и «молодой светской человек желает иметь знания, чтобы говорить с приятностию в обществе, и даже при случае философствовать», и «нежное сердце милых красавиц находит в книгах ту чувствительность, те пылкие страсти, которых напрасно ищет оно в обожателях»; и «матери читают, чтобы исполнить тем лучше священный долг свой»; и «семейство провинциального дворянина сокращает для себя осенние вечера чтением какого-нибудь нового романа» [1, с. 3–4].

Мы видим вновь необычайно идеальный взгляд писателя на настоящее: он горячо доказывает, что все чаяния об образованном обществе из минувшего века Просвещения уже состоялись в веке наступившем, или должны непременно быть. Порой кажется, что он выдает желаемое за действительное, точнее все же, он прозревает будущее, дает рекомендации и программу для действия. Для убедительности Карамзин вновь прибегает в тексте к выразительным ритмическим повторам, теперь однородных предложений, наполненных смысловыми доминантами, развивающими общую тему «всеобщего просвещения».

Вывод писателя однозначен: вкус к литературе «общая мода и главная в Европе», для этого он предлагает «только счесть типографии и книжные лавки в Европе» [1, с. 4]. Карамзин обращает свои взоры и на отечество, которое не является исключением: у московских книгопродавцев с некоторого времени торговля беспрестанно возрастает и, что особо важно для писателя «хорошее сочинение кажется им теперь золотом» [1, с. 4]. Для убедительности он приводит свои личные наблюдения: «Я живу на границе Азии, за степями отдаленными, и почти всякой месяц угощаю у себя новых рапсодов, которые ездят по свету с драгоценностями русской литературы, и продают множество книг сельским нашим дворянам. Доказательство, что и в России охота к чтению распространяется, и что люди узнали эту новую потребность души прежде неизвестную» [1, с. 5].

Карамзин полагает, что в России литература может быть еще полезнее, чем в других землях, ибо «чувство в нас новее и свежее; изящное тем сильнее действует на сердце, и тем более плодов приносит» [1, с. 5]. Писатель воображает себе «великой предмет для словесности, один, достойный талантов» так: «Сколь благородно, сколь утешительно помогать нравственному образованию такого великого и сильного народа, как российской; развивать идеи, указывать новые красоты в жизни, питать душу моральными удовольствиями, и сливать ее в сладких чувствах со благом других людей!» [1, с. 6]. Это, конечно, есть главная цель и его творчества в целом, и в частности его публицистики периода издания «Вестника Европы».

Идея «сочинения» нового журнала созрела у Карамзина при чтении «любопытных» европейских журналов, в которых «все лучшие авторские умы на сцене»; и конкретная его задача — «выбрать приятнейшее из сих иностранных цветников и пересаживать на землю отечественную!» [1, с. 7]. Достоинство журнала, убежден  наш писатель, состоит в разнообразии, которое «приятно хорошим выбором», а хороший выбор иностранных сочинений требует еще хорошего перевода: «Надобно, чтобы пересаженный цветок не лишился красоты и свежести своей» [1, с. 7]. Его метафора «цветника» европейской культуры, пересаженного на российскую почву явилась наилучшим образом привлекательного для читателя «цветения» и процветания нового издания.

Одной из важных составляющих этого «цветника» являлся раздел «Политика»: «…надеюсь только, что эта часть журнала, ко счастию Европы, будет не весьма богата и любопытна». Карамзин поздравляя издателя с новым титлом «политика», и предупреждает его (и самого себя!), от излишнего увлечения этой журналисткой ролью, всему свое время и место: «Что для кисти Вернетовой буря, то для политика гибель и бедствие государств, народ бежит слушать его, когда он, сидя на своем трезубце, описывает раздоры властей, движение войска, громы сражений и стон миллионов; но когда громы умолкнут, все помирятся, и все затихнет: тогда народ, сказав: finite è la comedia! Идет домой, и журналисты остается один с листами своими» [1, с. 8]. И в дальнейшем он будет следовать собственному совету, и чтобы его читатель не заскучал, наполнит свой «цветник» разнообразием тем.

В первом номере «Вестника Европы» раздел «Политики» открывало «Всеобщее обозрение», в нем была дана общая картина: «Наконец мир в Европе. Исчезли ужасы десятилетней войны, которая потрясла основание многих держав, и разрушая, угрожала еще большими разрушениями; которая, не ограничиваясь Европою, разливала пламя свое и на все другие части мира, и которая будет славна в летописях под страшным именем войны революционной. Особенным ее характером было всеобщее волнение умов и сердец. Кто не занимался ею с живейшим чувством? Кто не желал ревностно успехов той или другой стороне? И многие ли сохранили до конца сей войны то мнение о вещах и людях, которое имели они при ее начале? Она не только государства, но и самые души приводила в смятение» [1, с. 66]. Риторические вопросы в этой статье как и яркие метафоры придают особую взволнованность публицистическим высказываниям писателя, эмоционально акцентируя  смятение душ в период революционных войн, разливавших разрушительное пламя на все части мира. Если сравнить с рассмотренной начальной статьей «К издателю», здесь всё противоположно, описанной ныне наступившей идиллии, когда сердца «покойны и веселы». В этом же духе следует и продолжение обозрения: прошлое осталось позади, действия «ужасной революции» останутся «пятном» восемнадцатого века (далее идет важное примечание автора), «слишком рано названного философским» [1, с. 66]. Писатель твердо убежден, что девятнадцатый век должен быть счастливее, ибо народы уверились в необходимости законного повиновения, а государи — в необходимости «благодетельного, твердого, но отеческого правления» [1, с. 66]. Венчает размышления о веке нынешнем и веке минувшем замечательный афоризм: «Сия мысль утешительна для сердца, которое в самых бедствиях человеческого рода находит, таким образом, залог добра для будущих времен» [1, с. 66].

Заканчивается «Всеобщее обозрение» описанием программы журнала, в котором читатели будут уведомляться: «о мирном благоденствии держав, о полезных учреждениях во всех землях, о новых мудрых законах, более и более утверждающих сердечную связь поданных с монархами» [1, с. 84]. Вторя своему предупреждению издателю об излишнем увлечении политикой, Карамзин утверждает: «Военные громы возбуждают нетерпеливое любопытство: успехи мира приятны сердцу» [1, с. 84], поэтому он оставляет издателям ведомостей право сообщать в отрывках всякого рода политические новости, а «мы будем замечать только важные» [1, с. 84]. Сверхзадачу издания  писатель видит в том, что «Вестник Европы» в продолжении своем может составить «избранную библиотеку литературы и политики» [1, с. 84].

Обещанное читателям было исполнено уже в течение первого года.

Первое полугодие издания «Вестника Европы» (1802 г.) завершалось обзорной статьей Карамзина «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени» (№ 12 за 1802 г.). Эту статью-обзор умонастроений начала XIX в. можно считать программой для истории общественного сознания александровской эпохи, в ней определены главные черты нового «духа» эпохи, который принесла французская революция в Россию — «духа» либерализма, и черты «старого», просветительского — «духа» рационализма и консерватизма. Остановим свое внимание на этой статье в поисках определения главных черт александровского времени по Карамзину.

Главный пафос статьи «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени» (да и ее название говорит само за себя) — «никакое время не обещало столько политического и нравственного благоденствия Европе, как наше» [4, с. 314]. «Не желаю быть мечтателем, — пишет Карамзин, — но в царствование Александра могут ли добрые желания и патриотические надежды быть мечтами?» [4, с. 322] Для молодого поколения русских образованных людей — это было счастливое молодое царствование, время это имело для России, как государства, особенный характер счастливой и наполненной надеждами красивой молодости.

Статья Карамзина «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени» открывается обзором внешнеполитических событий, котоpыe и привели Европу к «политическому и нравственному благоденствию»: «Революция объяснила идеи: мы увидели, что гражданский порядок освящен» [4, с. 314]; «…французская революция, грозившая ниспровергнуть все правительства, утвердила их; (почти на всех тронах Европы видим юных государей, деятельных и ревностных к общему благу». Автор, выражая общественное мнение того времени, приходит к выводу: «Революция была злословием свободы: правительства, не хвалясь именем, дозволяют гражданам пользоваться всеми ее выгодами, согласными с основанием и порядком общества» [4, с. 314–315]. Далее он рассуждает о «дружественном союзе народов», который благоприятствует «взаимному сообщению великих умов» [4, с. 315].

 Взор автора обращен и к России: «Какой надежды не можем разделять с другими европейскими народами мы, осыпанныe блеском славы и благотворениями человеколюбивого монарха? Никогда Россия не уважалась в политике, никогда ее величие не было так чувствуемо во всех землях, как нынe, ... она может презирать обыкновенные хитрости дипломатики и судьбою избрана, кажется, быть истинною посредницею народов» [4, с. 317].

Для Карамзина молодой монарх соединил в себе все те надежды, любовь и преданность, которые «поданные так счастливы законно отдавать своим владыкам». Нарушенный революцией миропорядок восстановлен, и Россию в этом обновленном миpe ждет великое будущее, убежден Карамзин; и он готов в, числе, других «лучших умов» послужить отечеству «под знаменем властителей» и «способствовать успехам настоящего порядка вещей» [4, с. 315].

Ясно и точно, выразил издатель «Вестника Европы» зарождавшиеся умонастроения в русском обществе начала XIX в., «дух нового времени», когда страстное желание служения истинному общественному благу сливается с не менее страстной верноподданностью своему, юному монарху, олицетворяющему будущую державную мощь России.

Ранее в № 3 «Вестника Европы» за 1802 г. издатель привел переводную из парижского журнала статью «Новая политика», в которой также анализировалось существенное изменение общественного сознания эпохи с «философского» на прагматическое во Франции: «Мы свергли с неба старинных моралистов и новыми системами доказали ложь их мудрости. Все приняло другой вид: доходы теперь стоят наряду с добродетелями, торг занял место нравов...» [2, с. 4]. Здесь звучит предупреждение об опасной перемене, которая наступает после революционных событий, на место благородных просветительских систем приходит низкая власть капитала.

Статья, подобного политического содержания, «О мире» была напечатана и в № 8 «Вестника Европы» за 1802 г.: «Политическое спокойствие Европы, при нынешней отменной деятельности умов, обещает нам много приятного для жизни и много полезного для гражданского состояния людей. <...> Революция кончилась не только для Франции, но и в умах, которые теперь от одних мудрых законных властей ожидают лучшей доли для человечества в гражданском порядке» [3, с. 376]. Здесь вновь звучит надежда на благие перемены в общественном сознании («умах»), ибо «законные власти» должны гарантировать «гражданский порядок», это основа «общественного договора», столь долго обсуждаемого философами-просветителями на исходе восемнадцатого века.

Политическое равновесие внешних сил, по мнению Карамзина, создает благоприятные условия для равновесия внутреннего в государстве, в его общественном сознании, недолгое примирение умов, объединенных единой целью: послужить общему благу.

Отголоски идей «вечного мира» можно встретить и в публицистическом сочинении Карамзина «Записка о древней и новой России», когда он анализирует политическое равновесие в Европе накануне 1805 г.: «начнем с внешней политики… Умная Англия, испытав невыгоду мира, старалась снова поднять всю Европу на Францию и делала свое дело. Вена тосковала о Нидерландах и Ломбардии: война представляла ей великие опасности и великие надежды. Берлин хитрил, довольствуясь учтивостями: мир был для него законом благоразумия. Россия ничего не утратила и могла ничего не бояться, т.е. находилась в самом счастливом положении. Австрия, все еще сильная, как величественная твердыня, стояла между ею и Францией, а Пруссия служила нам уздою для Австрии. Основанием российской политики долженствовало быть желание всеобщего мира, ибо война могла изменить состояние Европы; успехи Франции и Австрии могли иметь для нас равно опасные следствия, усилив ту, или другую. Властолюбие Наполеона теснило Италию и Германию; первая как отдаленнейшая, менее касалась до особенных польз России; вторая долженствовала сохранять свою независимость, чтобы удалить от нас влияние Франции. …Россия казалась только великодушною посредницею Европы…» [10, с. 50].

В русскую литературу ХVIII в. идеи Сен-Пьера и его «проект вечного мира» были введены благодаря переводам И.Ф. Богдановича сочинений Ж.-Ж. Руссо: в 1771 г. он издал «Сокращение, сделанное Жан-Жаком Руссо, женевским гражданином, из проекта о вечном мире, сочиненного господином аббатом Сен-Пьером». «Общественный договор» Руссо, в котором развивались идеи «вечного мира» в значении социального равновесия, был опубликован на русском языке в 1786 г.

Со всеми этими работами Карамзин был хорошо знаком, и следы увлечения идеями «вечного мира» и в политическом, и в социальном значении можно найти в некоторых статьях «Вестника Европы».

Но рассуждения о «вечном мире» и сам проект, вряд ли могли изменить порядок вещей: Россия уже жила ожиданием войны с Бонапартом.

Карамзин, объясняя изменение самосознания русского общества в начале XIX века внешними причинами, поражает прозорливостью и  широтой суждениях о сложной и переменчивой эпохе, которыми мог, безусловно, обладать не просто непосредственный участник событий, а пытливый созерцатель и исследователь исторического процесса, с  интуицией «гения», художника. Карамзин также поразительно точен и в передаче романтического мироощущения людей александровского времени, когда все ужасы прошлых потрясений забыты, и все взоры и мысли мечтательно устремлены в будущее.

Как и в первой статье «К издателю», в статье «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени» взор автора обращен к будущему России: звучит и радостная надежда Карамзина на новое царствование, основанная не только на преуспевании России во внешней политике, но и на внутренних, благотворных переменах; о чем свидетельствуют «нынешнее общее спокойствие сердец», «благородные, истинно человеческие идеи», более и более действующие в умах [4, с. 317]. Автор статьи приходит к выводу, что «рассудок утверждает права свои и дух россиян возвышаeтся» — это те важные перемены в общественном самосознании, которые, по его мнению, приведут к дальнейшeму процветанию России [4, с. 317]. Написав картину просветительской идиллии «дней александровых прекрасного начала», Карамзин спешил заверить читателей, что Россия еще не находится «на высочайшей степени блага и совершенства. Нет, мудрое правление наше тем счастливее, что оно может сделать еще много добра отечеству» [4, с. 318]. 

И среди будущих благ «века Александрова» Карамзин назвал «полное, методическое собрание гражданских законов, точно и мудро написанных», и отметил их особое знание, их историческую приемственность: «Великая Екатерина даровала нам систему политических уставов, определяющих права и отношения состояний к государству. Александр дарует нам систему гражданских законов, определяющих отношения граждан между собою. Тогда законоведение будет наукою всех россиян и войдет в систему общего воспитания» [4, с. 319].  Карамзин статьей «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени» готовил читателей к будущим значительным общественным переменам в России, которые должны будут продолжить начинания века просвещенного абсолютизма. Захваченный новым либеральным «духом» времени перемен, Карамзин в глубине души все же склонялся к «старому» просветительскому взгляду: он был уверен в необходимости и в новое царствование «действия истинного просвещения» [4, с. 319].

К кому были обращены все эти «надежды и мечтания» Карамзина?

К русскому дворянству; «оно есть душа и благородный образ всего народа», ему «слава и счастие отечества должны быть ... особенно драгоценны» [4, с. 321].   Карамзин назвал и «героя, своего времени» — «молодой человек с решительным образом мыслей» [4, с. 319].   

Сложилось априорное мнение у некоторых исследователей вслед за утверждением Ю. М. Лотмана, что «Вестник Европы» Карамзина журнал «откровенно бонапартистский» [13, с. 282]. Исследовательница И. И. Фадеева утверждает: «Карамзин не только анализирует происходящее в Европе, он словно использует личность и политику Наполеона как показательный пример для Александра Первого» [15, с. 154]; в том же духе рассуждает ученый историк М. Г. Лобачкова [12, с. 90 ].  Очевидно, что эта взаимосвязь выведена из ложного предположения, что антитеза Наполеон и Александр I, составившая организующее начало политической позиции «Вестника Европы», состояла в противопоставлении сильного правителя слабому правителю. Но содержание первых годов выпуска журнала свидетельствует о другом: для издателя «Вестника Европы» это было противопоставление «темного» политического гения — Бонапарта (хотя «гений и злодейство», безусловно, для Карамзина «две вещи несовместные») и «светлого» политического гения — Александра I. Нельзя согласиться и с утверждением, что «Вестник Европы» — журнал «откровенно бонапартистский». Постараемся доказать обратное.

Дальнейший анализ текстов статей из карамзинского издания покажет, что отношение к Наполеону у Карамзина  было совсем неоднозначным.

Материал о Бонапарте появляется в первых же номерах «Вестника Европы», но это свидетельствует не о «бонапартистском» направлении журнала, а об интересе читающей и думающей публики александровского времени к столь важной политической фигуре в международныx делах, и издатель, в соответствии с общественными задачами журнала, знакомит читателей с загадочным для них пока образом французского консула.

 В журнале за 1802 г. № 1 Карамзин приводит из французского журнала «Анекдоты о Бонапарте», где представлен почти идеальный образ молодого гениального полководца-провидца событий. Приведем для ознакомления самые выразительные: «За несколько дней до отъезда в Итальянскую армию, Бонапарте пришел к одному из друзей своих, спросил бумаги и написал в десять минут план военных действий, которой был у него в голове. В сем плане именно назначено, что первое поражение неприятеля будет при Меллезимо, и что Австрийцев, должно выгнать из ущелин Тирольских. В конце сказано: “И перед воротами Вены дам я вам мир!”» [1, с. 60]; «Бонапарте был двадцати шести лет от роду, когда поехал командовать армиею. “Такому ли молодому человеку быть военачальником!”,  — сказал ему один из его приятелей. “Я еду молод, а возвращусь стариком”, — отвечал он» [1, с. 61]; «Бонапарте в начале своего Консульства часто повторял, что Первый Консул должен быть ничто иное, как первый и всегдашний ходатай государства по внешним и внутренним делам» [1, с. 62]; Он сказал французским морским Офицерам: “Вы храбры, но были побеждаемы от неповиновения. На сухом пути храбрость без подчиненности может иногда победить, а на море никогда”» [1, с. 62].

Что представляли собой на самом деле эти «анекдоты»: перед нами создаваемый в обществе миф о Бонапарте, который успешно растиражировали печатные органы, либо это сознательная пропаганда легенды о Наполеоне, которую сочиняли сами газетчики с подачи властей? Возможно, это было и то и другое. Встает и другой важный вопрос: сколько здесь правды и выдумки? Как эти вопросы разрешал для себя Карамзин станет очевидным из дальнейших его публикаций на эту тему.

В № 8 «Вестника Европы» за 1802 г. Карамзин публикует «Письмо о консуле Бонапарте» (без подписи), словесный портрет будущего героя или антигероя, и каждый из читателей волен сделать выбор сам: «Всякий портрет и бюст сего редкого человека должны быть похожи; но никакое изображение не представит его совершенно. Можно ли кистию или резцом изобразить огонь глаз и какую-то неизъяснимую любезность рта его? В приеме и обхождении он чрезвычайно холоден и даже застенчив; на всякого человека, ему представляемого, устремляет быстрый взор — потупляет глаза в землю, и редко взглядывает в другой раз, слушает с великим вниманием, и всего более удивляет тем французов; отвечает коротко и нерешительно, так что из слов его нельзя ничего заключить об успехе дела» [3, с. 343].

В приведенном выше «Письме о консуле Бонапарте» и в других исследуемых ниже статьях «Вестника Европы» можно предположить отчасти авторство Карамзина, который по всем отзывам европейской прессы создает некий собирательный психологический иронично-восторженный портрет Бонапарта, из которого очень явственно видны черты великого лицедея, играющего пока в многозначительность и загадочность «редкого человека», который на глазах изумленной публики скоро превратится в «великого человека».

Далее в «Вестнике Европы» за 1803 г. (№ 12) появилось описание занятий Бонапарта — «День консула Бонапарта, из записок одной немецкой дамы, живущей в Париже»: «Всегдашняя деятельность есть главная потребность сего великого человека и первая черта его характера. Сие природное, весьма редкое дарование способствовало возвышению Бонапарте... и ныне помогает ему достойно занимать сию степень величия... Прилежное исследование всех частей государственной науки делает его ежедневно способнее повелевать Республикою...» [5, с. 307].

Верил ли сам Карамзин в возможность превращения недавнего капрала в просвещенного правителя, или в этой «всегдашней» занятости он видел всего лишь притворство и игру в величие? Не случайно в тексте записок этой мифической немецкой дамы (ее происхождение должно было свидетельствовать о беспристрастности ее суждений) издатель «обронил» невзначай фразу-намек для проницательного читателя: «...консул должен много читать» [5, с. 307].

В то время многие горячие головы и тщеславные сердца молодых людей александровского времени были романтически увлечены славой Бонапарта, которую они ошибочно принимали за величие, именно им в большей степени адресованы эти публикации.

В 1803 г. в № 18  «Вестника Европы» появилась новая статья о Бонапарте — «Письмо из Парижа. Прием в Сен-Клу. (Из нем. журнала)». В ней вновь описывается внешность французского консула, но для автора уже отчетливо видно, что «ни одна черта не изображает отменного человека»: «Взор его совершенно погас и не изъявляет ничего. Один умный физиолог, говоря со мной о том, заметил, что это бывает следствием живых, сильных страстей, глубоко скрываемых в сердце. Консул имеет одну страсть, но сильнейшую и самую разрушительную: властолюбие и любочестие; и никакой властитель лучше его не скрывал от толпы своего истинного характера» [5, с. 109–110]. 

Загадочный образ стал проясняться и вызывать явную неприязнь. Прозрение наступило в 1804 г., когда произошло полное превращение «маленького капрала» в императора, но не для всех.

Карамзин в № 20 «Вестника Европы» за 1804 г. публикует статью, развенчивающую вce романтические представления его молодых современников-либералов и о Наполеоне, и о французской революции —«Цезарь, Кромвель и Бонaпарте (Из англ. “Ведомостeй”)»: «Поработить народ именем вольности, предаться всем злодеяниям, твердя о добродетели: вот первые начала науки революционной! Известно, какую силу имеют слова над умaми толпы народной, но еще может быть и не довольно примечено, сколь далеко простирается сила их в отношении к тем, которые почитают себя чуждыми общих предрассудков, потому что воспользовались ими. <...> Г. Бонапарте, подобно Цезарю, уничтожил Республику, подобно Кромвелю восхитил престол своего государя; подобно тому и другому покусился присвоить себе царское достоинство — но здесь оканчивается сравнение». Отличие Наполеона от других тиранов автор статьи видит в том, «что г. Бонапарте рассудил за благо поступить совсем иначе: он дерзнул стать на ряду с государями, но мы уверены, что он от страха не назвался королем французов. Г. Бонапарте польстил себя надеждою, что титло императорское, новое для французов, не возбудит в них, подобно королевскому, напоминаний, для него страшных...». Заканчивается статья изумлением перед Наполеоном и другими представителями высшей власти: «Подивимся счастливой судьбе г-на Бонапарта. Приняв титло императорское, по особливым своим расчетам, он заставил государей следовать его примеру...» [8, с. 335, 337–339]. 

В «Вестнике Европы» за 1804 г. в № 21 среди известий из Парижа о последнем, поразившем общество событии — короновании Бонапарта, — печатается протест Людовика ХVII: «Бонапарте, принимая, на себя достоинство императора и желая, чтобы оное объявлено было наследственным в фамилии его, приложил тем самым печать к похищению им верховной влаcти. Сие новое деяние революции, в которой все, с самого  начала, было ничтожно, не может без сомнения уничтожить права мои...» [9, с. 64].

 «Вестник Европы» был, согласно взглядам своего издателя, монархическим журналом. В 1804 г. Карамзин во внезапном превращении французского правления из республиканского консульского в монархическое видел и подтверждение «давно уже всеми признанной истины», «что государство обширное и великое не может и не должно быть республикою» [9, с. 64].

В статьях «Вестника Европы» антитезой «темному» правителю-тирану, разрушителю спокойствия народов Европы — Наполеону является «светлый» мудрый монарх, который «чтит древний образ своего правления» и «безопасность и счастие своего народа» — Александр I.

В 1804 г. Карамзин опубликовал в своем журнале в № 21 статью «Первые годы царствования Александра I». В ней «последним превращениям французского правления» противопоставлен идиллический образ России «под кроткою державою» Александра I: «Где господствует тишина и спокойствие, где земледелие и промышленность подают друг другу руки; где правитель и граждане согласно текут путем своим; там народ благодетельствует под мудрым правлением» [9, с. 65]. Перед нами воплощение идеи «вечного мира», но уже не в политическом, а в социальном равновесии. Монархизм в то время исповедовало почти все высшее сословие России, обожание своего монарха было естественным.

Очевидно, что «Вестник Европы» не мог быть «бонапартиским» журналом: целью писателя была не апология Наполеона как великого деятеля и человека, а, напротив, его дискредитация, открытая демонстрация низких черт его личности читающей публики, в том числе, как лицемерного лицедея, в котором нет ни простоты, ни правды, истинной основы величия (согласно Л. Н. Толстому).

Где искать истоки этих заблуждений молодых умов России? Карамзин видит их в иностранном воспитании целого поколения русских дворян, выросших на любви к Франции. «Мы осыпаны, можно сказать, обременены благодеяниями господ французов, — с иронией отмечал Карамзин в «Вестнике Европы» за 1804 г. в № 16. — Никто не сомневается, с какими трудностями сопряжена обязанность приучать грубых северных жителей произносить в нос французское n, заставлять вытверживать вокабулы и ощупью по пути непорочному и непроходимому вести нас к храму просвещения» [7, с. 658].

Анализируя прошедшие события, кoгдa-то составлявшие содержание публицистических статей «Вестника Европы», Карамзин писал в «Записке о древней и новой России» о недавних ошибках и заблуждениях начала царствования Александра I: «Можно было угадать следствия... Но отчего такая перемена в системе? Узнали опасное властолюбие Наполеона? А дотоле не знали его?..»; «...каким образом изъясним горестное расположение умов? Несчастными обстоятельствами Европы и важными, как думаю, ошибками правительства, ибо, к сожалению, можно с добрым намерением ошибаться в средствах добра» [10, с. 49–51].

Для Карамзина, погрузившегося в изучение русской истории, пора просветительских мечтаний и надежд периода издания «Вестника Европы» подошла к концу, наступила пора разочарования и переосмысления прошедшего перед лицом будущих испытаний «духа» нации «грозы двенадцатого года». Плоды его глубоких размышлений и анализа современности в сопоставлении с историей осуществились в его историко-публицистическом сочинении 1811 г. «Записка о древней и новой России», в которой автор выразил более зрелый и нелицеприятный взгляд историка на александровское правление и его реформы.

1. Вестник Европы. 1802. № 1
2. Вестник Европы. 1802. № 3.
3. Вестник Европы. 1802. № 8.
4. Вестник Европы. 1802. № 12.
5. Вестник Европы. 1803. № 12.
6. Вестник Европы. 1803. № 18.
7. Вестник Европы. 1804. № 3.
8. Вестник Европы. 1804. № 16.
9. Вестник Европы. 1804. № 20.
10. Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991.
11. Кувшинова Н. В. Нравственные основания мировоззренческих идей Н. М. Карамзина //Автореферат диссертации кандидата философских наук. ГОУ ВПО «Шуйский государственный педагогический университет», 2009.
12. Лобачкова М. Г. «Вестник Европы» Н. М. Карамзина о политике первого консула Франции (1802–1803) // Вестник научно-технический информационных технологий, механики и оптики. 2006. Вып. 1 (24). С. 84–91.
13. Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М., 1987.
14. Погодин М. П. Николай Михайлович Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников: Материалы для биографии. М., 1866. Ч. 1.
15.  Фадеева И. И. Образ Наполеона Бонапарта в журнале Н. М. Карамзина «Вестник Европы» // Экстремизм, конфликты и войны: история и современность». Труды международной конференции. 2010. С. 154–156.

PlumX

Метрики публикации