Психотерапия как метод гуманитарного познания сквозь призму методологии Л.С. Выготского

В статье предпринимается попытка методологического осмысления психотерапии как метода гуманитарного познания, которое имеет свои особые, отличные от естественнонаучного, цели, принципы и понятийные конструкции. В качестве одной из особенностей гуманитарного познания обозначается то, что его предметом выступает не объект, а осознающий различные аспекты своего личностного бытия субъект. С опорой на методологические разработки Л.С. Выготского формулируется основной вопрос статьи: каким должен быть метод психологии, чтобы он, с одной стороны, был адекватен познанию осознающего свое личностное бытие субъекта (а не объекта) и, с другой стороны, позволял познавать бытие, скрытое за явлением? В качестве его варианта рассматривается метод продуктивной амплификации сознания, в основе которого лежат принципы развития и знаково-символической опосредованности. Особое внимание уделяется феноменологическому аспекту метода и связанной с ним позиции внутреннего наблюдателя. В свете проделанного анализа психотерапия обосновывается как метод продуктив- ной амплификации сознания, являющийся специфическим инструментом познания в науке гуманитарного типа.

В статье предпринимается попытка методологического осмысления психо- терапии как метода гуманитарного познания, которое имеет свои особые, отличные от естественнонаучного, цели, принципы и понятийные конструк- ции. В качестве одной из особенностей гуманитарного познания обознача- ется то, что его предметом выступает не объект, а осознающий различные аспекты своего личностного бытия субъект. С опорой на методологические разработки Л.С. Выготского формулируется основной вопрос статьи: каким должен быть метод психологии, чтобы он, с одной стороны, был адекватен познанию осознающего свое личностное бытие субъекта (а не объекта) и, с другой стороны, позволял познавать бытие, скрытое за явлением? В каче- стве его варианта рассматривается метод продуктивной амплификации со- знания, в основе которого лежат принципы развития и знаково-символиче- ской опосредованности. Особое внимание уделяется феноменологическому аспекту метода и связанной с ним позиции внутреннего наблюдателя. В свете проделанного анализа психотерапия обосновывается как метод продуктив- ной амплификации сознания, являющийся специфическим инструментом познания в науке гуманитарного типа.

Постановка проблемы

Дискуссия о научном статусе психотерапии, несмотря на впечатляю- щие достижения в этой области психологического знания, продолжает оставаться на повестке дня. Все так же встречаются обвинения в нена- учности, необъективности и фактически нелегальности знаний, полу- ченных в этой области психологии. При более пристальном внимании можно обнаружить, что за современным дискурсом о научности психо- терапии стоит старый конфликт между описательной и объяснительной психологиями. Как и сто лет назад, представители объяснительной пси- хологии не хотят замечать специфики психологии как гуманитарной на- уки, не оставляя попыток навязать «науке о духе», к области которой мы относим и психотерапию, свои критерии рациональности.
В этой связи, отмечает А.Б. Холмогорова, в философии позитивизма в отношении психотерапии реализуется методология «медицины, осно- ванной на доказательствах». Ее основные принципы нацелены на оцен- ку эффективности терапии, что обеспечивается такими методическими способами как «слепая рандомизация», «метаанализ», «унификация схем терапии». Последствие этих процедур — максимальная объективи- зация процесса, предмета и результата психотерапии. Объективизация означает исключение субъекта из терапевтической ситуации. В резуль- тате оставляется объект, нозология которого определяется через диа- гностическую классификацию (диагноз), и технологическая процедура, которая, метафорически говоря, как таблетка, сама по себе производит те или иные эффекты. Психотерапия в этом контексте превращается в технологически прописанную процедуру взаимодействия двух объектов, один из которых выступает в роли воздействующего (но не субъекта, а лишь исполнителя технологической процедуры, «носителя знания о ме- тодиках, которые надо использовать при лечении того или иного рас- стройства» [21, с. 10]), а второй — в роли претерпевающего это воздей ствие объекта, типологизированного в соответствии с классификацией расстройств. А.Б. Холмогорова отмечает, что хотя «...теоретически ис- следователь может рассматривать пациента как активного и взаимодей- ствие с ним видеть как интеракцию, но на деле парадигма стандартного исследования не может отразить такую позицию» [там же, с. 10].
В пределе обозначенная выше позитивистская логика исследования превращает психотерапию в объект номологического исследования.
Возникает вопрос: какое отношение это представление имеет к психоте- рапии (кстати сказать, тоже отчуждающий термин, так как в нем прева- лирует медицинская, а не, например, психоаналитическая, семантика), единицей которой является продуктивный диалог «сознаний» о живом личностном опыте? Почему, если рассуждать сугубо методологически, психотерапия помещается на место объекта исследования, хотя по свое- му происхождению — это метод (причем изначально метод анализа, а не воздействия)? Нет ли здесь методологической ошибки, заключающейся в том, что в рассмотренной в медицинском ракурсе психотерапии про- исходит подмена предмета исследования: сознание (и соответственно субъект) подменяется объектом? Можно ли применять к исследованию феномена сознания (а как мы сказали психотерапия — диалог «созна- ний») методологические приемы познания объекта?
Эти методологические вопросы лежат в основе описанного еще Л.С. Выготским кризиса психологии, который возник в связи с противо- речием между «двумя принципиально разными конструкциями» психо- логического знания — описательной и объяснительной психологиями.
Объяснительная психология строится на позиции внешнего наблюдате- ля, для которого доступна только внешняя объективная форма деятель- ности, в то время как ее внутренняя сторона или феноменологическая «мифосемиотическая плоскость» [7] рассматривается как эпифеномен, которым в исследовании, в принципе, можно пренебречь (описанная выше «медицина, основанная на доказательствах» к этому и стремится).
Собственно, это пренебрежение под эгидой борьбы с идеалистической интроспекцией ради построения «истинно» научной объективной пси- хологии можно наблюдать в отечественной психологии на протяжении XX века. Вместе с интроспекцией идеалистическими и ненаучными ока- зались и психология сознания (включая феноменологию Э. Гуссерля и описательную психологию В. Дильтея), и психоанализ, а с ним и боль- шая часть психотерапии. Сегодня стало очевидным, что психология не умещается в естественнонаучную модель, так как имеет дело с сознаю- щим и развивающим себя субъектом, находящимся в процессе станов- ления, а не самотождественным завершенным объектом. В.Ф. Петренко в этой связи подчеркивает: «В психологии личности рассуждать о само- тождественном объекте познания заведомо некорректно» [15, с. 84].

Соответственно, и в психотерапии все более отчетливо звучит мысль о том, что рассматривать ее необходимо в свете гуманитарной науки, не- классической, а в чем-то и постнеклассической по своей сути. Учитывая обозначенные выше проблемные аспекты классической науки в отно- шении к психотерапии, в нашей статье мы поставили следующую цель: раскрыть внутреннюю логику и методологические средства гуманитар- ной науки в этой области психологического знания. Опираться при этом мы будем на методологические разработки Л.С. Выготского.

Психотерапия как специфическая форма познания осознающего себя в своем бытии субъекта

 Как мы сказали, психотерапия имеет дело не с завершенным само- тождественным объектом, а с осознающей себя в различных аспектах своего бытия личностью. Сама терапия представляет собой особую ана- литическую деятельность, опосредованно которой осуществляется осоз- нание. Специфика этой деятельности заключается в том, что она носит рефлексивный характер и разворачивается в диалоге на границе двух со- знаний (в их интерсубъективном пространстве), находящихся друг от- носительно друга в различных функциональных отношениях. Одно из них представляет собой Я-сознание клиента, заинтересованного в изме- нении дисфункциональных способов своего бытия, которые доставля- ют ему страдание. Второе является сознанием Другого, который высту- пает, с одной стороны, как носитель (посредник) культурных форм, то есть определенных психотехник (с встроенными в них теоретическими интерпретационными концептами), представляющих собой средства совместной аналитической деятельности, материалом для которой яв- ляются субъективные содержания опыта Я-сознания, а с другой, — как диалогическая единица, обеспечивающая, говоря словами М.М. Бахти- на, позицию вненаходимости, то есть выступает условием рефлексивно- го отношения клиента к себе и своей жизни. Обратим внимание на то, что «объектом» психотерапевтической практики является человек, осоз- нающий различные аспекты своего личностного бытия в перспективе его трансформации (человек в процессе осознания не просто узнает эти аспекты, но и делает их предметом преобразования). Собственно, сама психотерапевтическая практика встраивается в это осознание в функ- ции средства преобразования.
То есть в психотерапии человек выступает не объектом внешнего воз- действия, как это видится в «медицине, основанной на доказательствах», а субъектом саморазвития, который в диалоге с психологом осознает действующие в нем бессознательные смысловые структуры (в когнитивной психотерапии их место занимают дисфункциональные когнитив- ные установки), определяющие содержание его жизненных отношений, благодаря чему их же и трансформирует. Аналитик (мы целенаправлен- но уходим здесь от медицинского термина «терапевт») в этом диалоге, как мы сказали, вносит рефлексивную позицию, которая является не- обходимой составляющей деятельности осознания. А.М. Пятигорский отмечает: «как понятие “сознательное”» — это позиция мышления в его отношении как к своим объектам, так и к другим мышлениям, возмож- ная только в присутствии хотя бы чьей-то рефлексии, устанавливающей эту позицию» [17, с. 23]. Уже здесь мы можем констатировать особен- ность психотерапевтического метода, никак не умещающуюся в пред- ставление о нем в «медицине, основанной на доказательствах»: сама ло- гика психотерапии (ее специфика как области практики) предполагает диалогическое самораскрытие человека («свободное самооткровение» (М.М. Бахтин)), в то время как естественнонаучная логика превраща- ет человека в замкнутый в себе самотождественный объект, на который оказываются внешние воздействия и внешним образом устанавливают- ся его каузальные связи.
В отношении к своему «объекту» психотерапия является не только психотехникой, производящей определенный психотерапевтический эффект, на чем делается акцент в медицинском подходе, но и методом познания, который включает в себя как собственно исследовательскую (но не естественнонаучную, а психотехническую, о чем ниже), так и теоретическую составляющие. Как отмечает А.В. Юревич, «…психо- логическая практика — это больше, чем практика, она представляет собой достаточно самостоятельную область психологического позна- ния» [22, с. 6]. Суть этого познания можно сформулировать словами Н.А. Бердяева: «Есть познание, которое не есть познание объектов через понятия на основе универсальных начал, которое есть проникновение в существование, в конкретную действительность, которое есть соучастие в бытии, просветление жизни» [4, с. 370]. Эта форма познания по своим целям существенно отличается от познания естественнонаучного, что в области психологии ярко продемонстрировано А.В. Лызловым на при- мере полемики между В. Дильтеем (описательная психология) и Г. Эб- бингаузом (объяснительная психология).
В результате анализа этой полемики А.В. Лызлов формулирует прин- ципиальное отличие данных подходов, первый из которых стремится «ко все более полному прояснению понимаемых взаимосвязей, кото- рым причастен и от которых неотделим сам исследователь» [12, с. 95] (параллель с Н.А. Бердяевым очевидна: «Конкретно-универсальное су- ществует не в идеальной отвлеченной сфере, не в родовом бытии идей, а в личном существовании, в высшей качественности и полноте личного существования» [4, с. 370]), а второй — «...объяснить исследуемый пред- мет и овладеть этим предметом с внешних по отношению к нему пози- ций» [там же]. В последнем случае «...предмет исследования мыслится… как внеположный исследователю и независимый от него. Исследование делает поведение предмета и обращение с ним все более предсказуемым и направлено на все более полное овладение предметом» [12, с. 89]. Эта полемика тем более показательна, что Г. Эббингауз в ней, как и совре- менные позитивисты, стремился всячески нивелировать специфику «описательной» психологии, утверждая единственно правильную номо- логическую модель психологической науки.
Итак, говоря об «описательной» форме познания, мы хотим ска- зать, что психотерапия как гуманитарная наука, во-первых, представ- ляет собой особый метод познания (а не только технику воздействия), во-вторых, специфическую форму познания, которую Н.А. Бердяев и определил как «проникновение в существование и просветление жизни» (то есть осознание человеком различных аспектов своего личностного бытия). Фактически здесь речь идет о самопознании, рефлексии вну- тренних структур живого личностного опыта, данного в первую очередь в переживании, а не об исследовании отчужденных объектов.
Соответственно, особенность гуманитарной методологии заключа- ется в том, что в ней в качестве предмета выступает рефлексирующий и осознающий себя в своем бытии субъект, а не объект. Здесь можно вы- делить два аспекта: 1. Субъект в отличие от объекта представляет собой, говоря слова- ми М.К. Мамардашвили, не явление, которое поддается эмпирической артикуляции на языке внешнего наблюдателя, а феномен, обладающий собственным существованием (Н.А. Бердяев отмечал: «Лишь субъект эк- зистенциален, имеет свое существование» [4, с. 367]), которое, с одной стороны, «экранирует» себя, оказываясь недоступным для внешнего на- блюдения (и, соответственно, эмпирической артикуляции), и, с другой, претворяясь в символических объектах (в психоанализе в качестве та- ковых выступают, например, невротические симптомы и сновидения), раскрывается в опыте их собственноличного понимания. М.К. Мамар- дашвили подчеркивает, что, в отличие от явления, феномен обладает своей особой уникальной внутренней топологией, душой (в психоана- лизе — бессознательное), скрытой от внешнего наблюдателя. 2. Говоря о субъекте, помимо внутренней топологии его уникального опыта, подчеркивается сознательность, то есть «способность» к самопо- знанию и самораскрытию. Собственно проникновение в его внутрен- нюю топологию осуществляется опосредованно сознанием, то есть как бы изнутри опыта. В этом контексте М.М. Бахтин, противопоставляя гуманитарную и естественнонаучную методологию, пишет: «Точные науки — это монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект — познающий (созер- цающий) и говорящий (высказывающийся). Ему противостоит только безгласная вещь. Любой объект знания (в том числе человек) может быть воспринят и познан как вещь. Но субъект как таковой не может воспри- ниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно познание его может быть только диалогическим» [2, с. 363]. М.М. Бахтин также отмечает, что «единицей анализа» субъекта (как субъекта, а не как объекта) являет- ся поступок, который может быть описан, обоснован, понят, объяснен только изнутри сознания субъекта, из которого только и может быть ви- ден «...не просто единый, но даже единственный, окончательный кон- текст, в котором он пытается ответственно осуществить единственную правду и факта, и смысла» [3, с. 103]. Обратим внимание, что контекст поступка субъекта постигается феноменологически. Таким образом, то, от чего в классической науке стремятся избавиться, в гуманитарной ста- вится во главу угла.

Психотерапия и метод научного познания Л.С. Выготского

 Феноменологические предпосылки Нам могут возразить: но как же, разве такое понимание познания не возвращает нас в прошлое, когда основным методом познания психи- ческого бытия была интроспекция, которая подверглась обоснованной критике не только со стороны классической науки, но и со стороны представителей ее неклассического и постнеклассического варианта.
Здесь важно отметить, что метод интроспекции (как он представлен в Вюрцбургской школе или у У. Джеймса) и, например, метод феномено- логической рефлексии Э. Гуссерля — это совершенно разные методы, основанные на различной методологии. Рассмотрим эту разницу, опира- ясь на критику интроспекции со стороны Л.С. Выготского и на его пред- ставления о том, что должен собой представлять метод психологии, под- черкнем, как метод познания, а не просто эмпирического исследования.
Размышляя о методе психологии, Л.С. Выготский пишет: «Необхо- димость принципиально выйти за пределы непосредственного опыта есть вопрос жизни и смерти для психологии. Разграничить, разделить научное понятие от специфического восприятия можно только на по- чве косвенного метода» [5, с. 54]. В этой цитате можно выделить два момента. Во-первых, метод психологи не должен быть чувственно- эмпирическим и опираться лишь на очевидные данные, которые от- крываются при непосредственном восприятии опыта, но должен «заглядывать» за непосредственную данность и реконструировать бытие, скрытое за явлением (то есть внутренние структуры опыта). Л.С. Вы- готский подчеркивал: «Вся трудность научного анализа заключается в том, что сущность вещей, то есть истинное, настоящее их соотноше- ние, и форма их внешних проявлений не совпадают непосредственно, и поэтому нужно анализировать процессы, нужно при помощи анализа за внешней формой их проявления вскрыть истинные отношения, ле- жащие в основе этих процессов» [5, с. 582]. Во-вторых, метод психоло- гии — это косвенный метод. Это означает: а) метод психологии должен быть аналитико-индуктивным, то есть направленным на реконструк- цию смысловых структур опыта, которые непосредственно не даны (смысл не написан ни на поведении, ни на переживании, поэтому «...в основе научного наблюдения лежит выход за пределы видимого и отыскание смысла, который нельзя наблюдать» [5, с. 58]), что с необ- ходимостью предполагает процедуры умозаключения и интерпретации («...истолкование для психологии — подчеркивает Л.С. Выготский — есть не только горькая необходимость, но и освобождающий, принци- пиально плодотворнейший способ познания» [5, с. 56]); б) если метод психологии заключается лишь в сопоставлении внешней фактически наблюдаемой стороны опыта без реконструкции непосредственно не- наблюдаемого смысла, он приводит к потере бытия, и оставляет иссле- дователя на поверхности явления. Доводя до предела мысль Л.С. Вы- готского, можно сказать, что психологическое познание должно быть мыслящим, а не чувственно-эмпирическим.
Рассмотрим описанные Л.С. Выготским принципы научного мето- да психологии с позиции внутреннего наблюдателя, то есть осознаю- щего различные аспекты своего опыта субъекта. Сразу подчеркнем, что в феноменологически ориентированных концепциях (не говоря о пси- хоаналитических), так же в противоположность интроспекции под- черкивается, что смысл не написан ни на жизненной ситуации, ни на переживаниях и предполагает процедуры его извлечения (то есть «ре- шения задачи на смысл»). Так, И.А. Ильин отмечал: «...для того чтобы уловить “душу” как предмет научного изучения, недостаточно заме- чать и рассказывать то, что человек бесхитростно переживает; на са- мом деле здесь нужна гораздо более сложная и тонкая познавательная техника…» [8, с. 3—4]. Ж.-П. Сартр писал: «С самого начала психолог- эмпирик, определяя человека его желаниями, остается жертвой суб- станциалистской иллюзии. Он рассматривает желание как находящее- ся в человеке в качестве «содержания» сознания и полагает, что смысл желания присущ самому желанию» [20, с. 354]. Идентичное понимание содержится в феноменологии Э. Гуссерля, в которой феноменологиче- ская рефлексия и выступила в качестве метода, «тонкой познавательной техники», направленной на экспликацию смысла. Рассмотрим ее более подробно.
Во-первых, как и наши отечественные психологи, Э. Гуссерль под- вергал критике интроспекционизм, основанный на наивной установке сознания, которая заключается в том, что субъект сознания полагает, что смысл жизненной ситуации присущ самой ситуации и непосредственно в ней осознаваем. Как отмечает В.И. Молчанов: «Само собой разуме- ется, что определенное значение, или смысл, возникает всегда в связи с определенным обстоятельством, ситуацией, событием или, в самом широком смысле, положением дел. Однако это не означает, что само по- ложение дел содержит в себе смысл, который может быть передан созна- нию непосредственно» [14, с. 91]. На самом деле смысл ситуации интен- ционально ей приписывается, образуя ее смысловой контекст.
Во-вторых, реконструкция смыслового контекста ситуации требует особой формы рефлексии — феноменологической, которая противо- поставляется наивной рефлексии, то есть интроспекции: «Феномено- логический опыт — это, естественно, не что иное, как та рефлексия, в которой нам становится доступным психическое в его собственной сущности, причем рефлексия, … которая последовательно проводится, так, что подвижно-текучая специфическая жизнь Я, жизнь сознания не только поверхностно осматривается, но эксплицируется в созерцании в соответствии со своими собственными существенными составными ча- стями и, как мы уже говорили, во всех горизонтах» [6, с. 304]. В рамках этой статьи перед нами не стоит задача раскрытия феноменологической рефлексии. Подробное описание этого метода можно найти в наших ста- тьях [9; 10]. Здесь же отметим, что она заключается: а) в сдвиге внимания человека с объективной ситуации на ее переживание и «введении» некой воображаемой конструкции (эйдос), в рамках которой это переживание может быть описано; б) само это описание заключается в «расспрашива- нии» о смысле (ноэма), который самой ей не принадлежит, но конститу- ируется этим расспрашиванием, представляя собой «интерпретирующее ноэматически-ноэтическое истолкование».
В-третьих, «…феноменологическая рефлексия не есть простое схва- тывание впечатлений или интроспекция. В рефлексии схватывается в единстве поток сознания, следовательно, рефлексия конституирует со- знание как поток» [14, c. 92]. В.И. Молчанов отмечает, что рефлексия понимается Э. Гуссерлем не как нечто репродуктивное, ретроспектив- ное, фиксирующее продукт деятельности сознания, но как конституи- рующий процесс, в котором воссоздается собственно жизнь сознания в ее смыслообразующей направленности.
Итак, Э. Гуссерль обращается к деятельности сознания, конституи- руемой особой формой рефлексии — феноменологической — которая, с одной стороны, обращена не к продуктам деятельности сознания, ее предметному эмпирическому полю, доступному непосредственному описанию, а к самой деятельности сознания, которая есть смыслоо- бразование (ноэзис), и с другой стороны, реализуется в форме особого взгляда, который воссоздает не то, что наивно наблюдаемо в ситуации, а то, что лишь переживается в ней, то есть ее смысл.
В стороне от феноменологии Э. Гуссерля остались два принципа, яв- ляющиеся центральными в методологии Л.С. Выготского и основопола- гающими для понимания психотерапии: принцип развития и принцип знаково-символической опосредованности. Критические замечания по этому поводу мы находим у М.К. Мамардашвили и П. Рикера. Основное замечание М.К. Мамардашвили состоит в том, что феноменологическое описание нельзя произвести как бы с пустого места. Оно возможно лишь в топосе события (живого опыта), которое человеку предстоит осмыс- лить и в которое он оказался вовлеченным. Но для этого ему еще нужно оказаться в нем, оказаться в ситуации, когда с «тобой» что-то случает- ся. П. Рикер, в свою очередь, отмечает, что феноменологическое описа- ние — это знаково и символически опосредованное описание, поэтому «…не существует понимания самого себя, не опосредованного знаками, символами и текстами: самопонимание, в конечном счете, совпадает с интерпретацией этих опосредующих терминов. Переходя от одного к другому, герменевтика шаг за шагом избавляется от идеализма, с кото- рым Гуссерль пытался отождествить феноменологию» [18, с. 183].
Таким образом, несмотря на эвристичность метода феноменоло- гической рефлексии (как метода реконструкции смысла, скрытого за явлением) в нем все же сохранилась, по крайней мере в отношении к переживаниям, созерцательная установка, которая представила фено- менологическое познание как интуитивное постижение смысла пере- живания, что для научного мышления неприемлемо. Недостаточно учтенным оказался аналитико-индуктивный аспект, в рамках которо- го рефлексия должна быть рассмотрена как конструктивная деятель- ность, имеющая свои особые средства и способы изображения экзи- стенциального бытия субъекта. Само это изображение должно быть понято не как объект созерцания со стороны Я-сознания, а как про- дукт конструктивной работы мышления. Помимо этого, метод фено- менологической рефлексии Э. Гуссерля оказывается как бы замкнутым в границах Я-сознания, хотя и имеет трансцендентальную направлен- ность. Для понимания же психотерапии как метода познания необхо- димо учитывать тот факт, что разворачивается он в пространстве диа- лога и что позиция другого в диалоге несет конститутивную функцию, которая как раз и разрывает аутичную оболочку индивидуального со- знания, внося, как мы писали выше, рефлексивную позицию человека по отношению к себе и своей жизни (об этом однозначно свидетель- ствуют и результаты наших исследований [11]).
Исходя из проделанного анализа, сформулируем вопрос, который определит направление нашей дальнейшей работы: каким должен быть метод научной психологии, чтобы он, с одной стороны, позволял фено- менологически познавать скрытое за явлением конкретно-универсаль- ное бытие субъекта в его личном существовании, и, с другой стороны, представлял собой не непосредственный (чувственно-эмпирический), а косвенный опосредованный (мыслящий) способ познания? Или, иначе говоря, каким должен быть метод психологии, чтобы он, с одной сто- роны, был адекватен познанию осознающего свое личностное бытие субъекта (а не объекту), и, с другой стороны, позволял познавать (мыс- лить) бытие, скрытое за явлением? Л.С. Выготский отмечал: «Очевидно, что своеобразие процесса изменения поведения, который мы называем культурным развитием, требует глубоко своеобразных методов и спосо- бов исследования. Знание своеобразия и сознательное отправление ис- следования от этого пункта является первым условием адекватности ме- тода и проблемы, поэтому проблема метода есть начало и основа, альфа и омега всей истории культурного развития ребенка» [5, с. 539]. Прин- ципиальным при разработке этого метода выступало то, что он должен был исследовать развитие ребенка, которое, в отличие от развития жи- вотных, опосредовано сознанием. То есть предметом этого метода дол- жен был быть осознающий себя субъект развития (каковым и выступал ребенок в экспериментах Л.С. Выготского). В этом плане метод психо- логии должен опираться, в том числе, на феноменологическую позицию внутреннего наблюдателя и опосредованно ею «...проникать за пределы внешней видимости, в смысл, который нельзя наблюдать».
В своих исследованиях Л.С. Выготский активно использует феноме- нологические описания для понимания внутренней структуры деятель- ности ребенка. Так, в его экспериментах ребенок посредством речи вос- создает семическое (смысловое) поле, которое не только освобождает его от непосредственной связанности с чувственной стороной ситуации, значительно расширяя варианты его возможных действий, но и вводит в это поле себя самого как действующего субъекта. Кстати сказать, прин- ципиальным в понимании внутренней структуры этого поля (то есть значения) является способность ребенка рассказать о том, что и почему он делает. В экспериментах с памятью этот рассказ-объяснение, кото- рый строился всецело на воображении ребенка (Л.С. Выготский подчер- кивает это как принципиальный момент в развитии ВПФ), был ключом к внутренней структуре запоминания. Таким образом, через воображае- мые картины, выражаемые в речи-рассказе-объяснении эксперимента- тору, мы можем в буквальном смысле посмотреть на ситуацию глазами ребенка и реконструировать те самые внутренние структуры (функцио- нальные органы или превращенные формы сознания), которые состав- ляют бытие явления. В этой связи отметим, что основополагающим в исследованиях Л.С. Выготского было не столько описание того, что и как делал ребенок (позиция внешнего наблюдателя), сколько того, что он говорил (позиция внутреннего наблюдателя) и как его «говорение» изображало и изменяло структуру его деятельности.
Здесь важно подчеркнуть принципиальную методологическую по- зицию в отношении той семиотико-феноменологической картины, ко- торую в экспериментах отечественных психологов ребенок «рисовал» в речи в ответ на вопросы экспериментатора, ставящие его в рефлексив- ную позицию. Она не есть «отражение» условий «проблемной» ситуации, в которой находился ребенок. Эта картина и изображаемые в ней связи между предметами являются продуктом конструктивной деятельности его воображения, и вводилась эта картина как бы параллельно проблем- ной ситуации. Так, например, в экспериментах с двойной стимуляцией памяти ребенок, чтобы запомнить картинку с изображением театра, вы- бирает картинку с изображением краба на берегу, объясняя свой выбор тем, что «краб смотрит на камешки на дне, это красиво, это для него театр», или на слово «дождь» выбирает картинку с изображением забора, объясняя связь между ними тем, что «забор такого же серого цвета, как небо во время дождя». Л.С. Выготский подчеркивает, что для того, что- бы выделить общее (установить связь) между двумя предметами, ребе- нок конструирует воображаемый сюжет, посредством которого эту связь для себя и устанавливает. Отметим, что конструируемая ребенком карти- на рассматривается не как самоцель, не как продукт отражения, но как знаково-символическое средство трансформации смыслового поля (она претворяет не столько то, что видит ребенок, сколько то, как он смотрит, а также как еще может посмотреть), в котором действует ребенок. То есть функционально она направлена не на ситуацию, а на структуру функци- онального органа сознания. В этом контексте будет большой методоло- гической ошибкой рассматривать феноменологическую картину в рам- ках категории отражения, что происходит повсеместно. Она не отражает предметные условия деятельности, а, выступая знаково-символическим заместителем этих условий, конструирует и преобразует смысловое поле, в котором действует человек, а также функциональные структуры его сознания, в которых это поле преломляется!
Проводя параллель с психотерапией, отметим, что в качестве таких феноменологических картин в ней выступают так называемые психоте- рапевтические истории (к ним мы относим и картины бессознательной жизни личности), или нарративы, являющиеся не столько отражением, например, объективной автобиографии клиента, сколько, как их называет Дж. Хилман, «исцеляющими вымыслами», посредством которых человек осмысливает и переосмысливает свой живой опыт, при этом преобразуя его смысловые структуры. Отметим, что эти истории (и кар- тины бессознательной жизни) могут представать не только в форме ав- тобиографических нарративов, но и в качестве индивидуальной мифо- логии [19], никакого отношения не имеющей к автобиографическим событиям (внешней стороне жизни), но выступающие важным мифосе- миотическим инструментом смыслового обогащения и углубления жиз- ни, а также изображением ее глубинных бессознательных процессов, ко- торые непосредственно наблюдать нельзя, также как и эмпирически их артикулировать в свете позиции внешнего наблюдателя. Причем нельзя не потому, что психологическая наука еще до этого не доросла, а потому, что мы имеем здесь дело с феноменом, а не явлением. То есть этот за- прет носит конструктивный, а не недостаточный характер. Критерием научной оценки этих картин является не их соответствие некоему объек- тивному положению дел, а наличие или отсутствие производимого ими смыслового эффекта.
Метод продуктивной амплификации сознания Далее, разрабатывая научный метод исследования сознания (соот- ветственно, субъекта, а не объекта), Л.С. Выготский подчеркивает, что он должен быть формирующим или психотехническим. В этой связи он должен отвечать не только запросам научного исследования, направлен- ного на экспликацию внутренних каузально-динамических отношений, стоящих за психическим явлением, но и запросам практики. Как отмеча- ет А.А. Пузырей, «“Новая психология” — будучи, по мысли Выготского, методологией “психотехники”, или “философией практики”, способной отвечать на запросы практики и “овладевать” ею ... Она, эта “новая пси- хология”, должна задавать некое единое пространство мышления и дей- ствия, единообразно охватывающее как исследование, так и практику» [16, с. 140]. Собственно, рассматривая методологию Л.С. Выготского в этом ракурсе, П.Я. Гальперин формулирует следующий принцип психо- логического исследования: чтобы исследовать сущность психического яв- ления, необходимо это явление внутри исследования сформировать или экспериментально вызвать его генезис. В результате такого методологиче- ского поворота психологическое знание из описания естественного суще- ствования объекта, превращается в инструкцию для целенаправленного его преобразования (инициации его генезиса) во что-то другое внутри са- мого исследования. Изображаемая же (в развитии) реальность оказыва- ется производной от этого преобразования. Таким образом, в рамках ме- тодологии Л.С. Выготского исследование приобретает психотехнический характер, что отражается в следующих принципах.
Во-первых, это принцип развития, который в концепции Л.С. Выгот- ского относится не к предмету, а к методу исследования. Это означает: 1. Познание внутренних структур опыта (то есть бытия, скрытого за яв- лением) возможно тогда, когда эти структуры оказываются предметом це- ленаправленного преобразования, для чего выстраивается особое психо- техническое действие (у П.Я. Гальперина — формирующий эксперимент), которое и производит развивающий эффект. Здесь важно подчеркнуть, что выстраиваемое психотехническое действие носит рефлексивный ха- рактер, то есть осуществляется опосредованно осознанием субъектом различных аспектов своего живого опыта, смысловые структуры которого этим осознанием подвергаются трансформации. Поэтому и развиваю- щий эффект опосредован сознанием субъекта, который «подвергается» развитию. Как отмечает А.А. Пузырей, «...все, что можно фиксировать в такого рода экспериментах, это, во-первых, какого рода средства переда- ются испытуемому для реорганизации его психической деятельности и, во-вторых, как эта реорганизация происходит» [16, с. 152]. 2. Бытие оказывается доступным для познания только в том случае, когда исследуемый предмет находится в процессе становления, то есть когда происходит трансформация предмета (причем трансформация, инициированная психотехническим действием, что задает, как пишет А.А. Пузырей, искусственный характер развития). Л.С. Выготский, го- воря о том, что метод исследования культурного развития должен быть историческим, отмечает: «Между тем историческое изучение просто означает применение категории развития к исследованию явлений. Из- учать исторически что-либо — значит изучать в движении. Это и есть ос- новное требование диалектического метода» [5, с. 555]. В этом смысле, описывая некий уже состоявшийся опыт, сложившееся положение дел, мы имеем лишь внешнюю сторону явления, но не бытие. Бытие же для научного мышления предстает в психотехническом исследовании как событие, как бытие в развитии (а не как объективная данность), а по- знание — как «событие внутри бытия».
Во-вторых, это принцип знаково-символической опосредованности.
Средствами изображения и преобразования бытия, взятого в разрезе его развития, являются знаково-символические образования. Так, ребенок в экспериментах Л.С. Выготского, замещая посредством речи едини- цы проблемной ситуации их знаковыми референтами, конструировал и вводил дополнительное относительно объективной стороны ситуа- ции семиотическое поле, таким образом как бы удваивая проблемную ситуацию. Целью знаково-символических замещений является, говоря словами Б.Д. Эльконина, снятие предметной стороны деятельности, об- нажение и реорганизация ее смысловой стороны, ее функциональной внутренней структуры. За счет таких замещений происходит осознание и преобразование способа действия, его отделение от предмета, семи- отическая реконструкция и преобразование в контексте стоящей зада- чи. Главное, на что мы хотим обратить внимание — что семиотическая картина является «рефлексивным построением» [1], которое конструи- руется ребенком и, с одной стороны, используется как средство реор- ганизации психологических структур, с другой стороны, вводится как опосредующее звено между ним и объективной стороной ситуации, при этом включая в поле деятельностного преобразования самого субъекта.
Таким образом, метод научной психологии, соответствующий приро- де исследуемого предмета (осознающего себя субъекта) и позволяющий реконструировать бытие, скрытое за явлением, отвечает следующему принципу: в познании психологического бытия мы не можем доволь- ствоваться описанием внешних данных, чувственно-эмпирическим об- разом зафиксированных свойств и наблюдаемых отношений предмета, но, рассматривая эти наблюдаемые отношения как исходный материал для психотехнически организуемой и диалогически опосредованной рефлексивной деятельности субъекта, должны поместить его в проблем- ную ситуацию и поставить перед задачей реконструкции и реорганиза- ции посредством знаково-символических образований своих функцио- нальных, интенциональных по природе, структур, этим инициируя их генезис, являющийся условием разрешения проблемной ситуации. По нашему мнению, в основе психотерапии (особенно в ее психоаналити- ческом варианте) как методе познания, заложен идентичный принцип.
В этом плане можно утверждать, что метод исследования ВПФ Л.С. Вы- готского, который А.А. Пузырей обозначил как продуктивную амплифи- кацию сознания, может быть рассмотрен в качестве методологической модели психотерапии, как способа психологического познания. Они пересекаются как в психотехническом, так и в знаково-символическом и историческом (развивающем) аспектах. Разница заключается лишь в предмете приложения этого метода и его эмпирическом материале.
Продолжая разбирать метод Л.С. Выготского, зададимся вопросом: что представляет собой предмет осознания, который оказывается материа- лом рефлексивной деятельности субъекта? Что, собственно, развивается?
Л.С. Выготский в качестве этого «что» обозначил рудиментарные функ- ции, рассматривая их как «психологические окаменелости», которые «по- казывают в застывшем, в остановившемся виде свое внутреннее развитие» [5, с. 557]. В них, подчеркивал Л.С. Выготский, «соединены начало и ко- нец развития» [там же]. Эти психологические окаменелости представляют собой исходные единицы развивающего познания, являются «дверью»  и основой метода исследования ВПФ. Собственно, исследование высших психических функций в развитии означает обнаружение их начальных единиц (рудиментарных функций — внешне артикулированных знаково-символических операций) и прослеживание их генезиса (вращивания) в психотехнически организованном эксперименте.
Проводя параллели с психотерапевтической практикой, можно выде- лить два варианта понимания рудиментарных функций как психологиче- ских окаменелостей. Первый вариант — их понимание как исторически первичных психологических структур, которые по мере развития (исто- рического или автобиографического) трансформируются в более разви- тые структуры. Л.С. Выготский понимает рудиментарные функции имен- но так. В классическом психоанализе в качестве рудиментарных функций выступали: у З. Фрейда — детско-родительские отношения (эдипов ком- плекс), которые впоследствии превращались в невротическую структу- ру личности, у А. Адлера — комплекс неполноценности, возникающий в связи с теми или иными телесными недугами и т. д. Логику психоана- литиков тоже можно назвать исторической в том смысле, что они, как и Л.С. Выготский, выделяли базовую, можно сказать, рудиментарную еди- ницу и пытались проследить ее генезис до конечной формы — невротиче- ской структуры. Правда, в психоанализе выделение этих рудиментарных функций выступало не началом метода, а его окончанием, результатом совместных с аналитиком «археологических раскопок» различных авто- биографических пластов жизненного опыта клиента.
Второй вариант — понимание психологических окаменелостей как ба- зовых единиц для начала рефлексивно-аналитической работы, которая, подобно феноменологической рефлексии, не может развернуться с пусто- го места. В этом ракурсе в качестве таковых выступают особые феномены психической жизни, такие как сновидения, невротические симптомы, оговорки, феномены забывания и т. д., которые вводятся в психоаналити- ческую операцию как знаково-символические образования, опосредова- но которыми происходит осознание (и трансформация) бессознательных смысловых структур. Их можно рассмотреть как психологические ока- менелости, так как в них оказывается упакован, не получив воплощения (и развития), неизвлеченный живой личностный опыт. Хотя здесь мы не- сколько отходим от представления о рудиментарных функциях, данного Л.С. Выготским, так как обозначенные психоаналитические феномены не обязательно являются рудиментарными, то есть отжившими структу- рами ранних форм опыта. Они, особенно если мы берем сновидения, пре- творяют в себе не столько функционально отжившее, сколько еще не раз- витое. В этом плане, встраивая их в метод продуктивной амплификации сознания, мы оказываемся в самом начале и в центре развития, которое происходит сейчас и направлено на будущее (на что обращал внимание К.Г. Юнг, в противоположность З. Фрейду).
В этом контексте психотерапия психотехнична в культурно-истори- ческом смысле слова, так как благодаря рефлексивно-аналитической деятельности происходит преобразование претворенных в этих феноме- нах инфантильных личностных структур в более целостные и зрелые об- разования, то есть высшие формы (они приобретают признаки высшей психической функции: осознанность, произвольность, системность).
Можно сказать, что когда Л.С. Выготский экспериментально исследует развитие ребенка, то рудиментарные функции тоже выступают как ак- туально действующие живые психологические структуры, которые под- вергаются развитию в психотехнически организованном исследовании.
Последнее свидетельствует о допустимости рассматривать в качестве ру- диментарных функций так называемые психоаналитические феномены.
Эти феномены, будучи первичными символами, удобны еще и тем, что, выступая единицами живого опыта, они, с одной стороны, явлены и мо- гут непосредственно восприниматься Я-сознанием, а, с другой стороны, обращены к бытию, скрытому за явлением, выступая, таким образом, посредниками, аналитико-интерпретативная работа с которыми позво- ляет заглянуть за поверхность непосредственного опыта. А в этом и со- стоит основная задача научного метода мыслящей психологии.

Заключение

Специфика психотерапевтической практики заключается в том, что ее предметом, как и предметом гуманитарной науки, является не завершен- ный самотождественный объект, а осознающий себя в различных аспек- тах своего личностного бытия человек. Сама психотерапия в лице пси- хоанализа изначально возникла и развивалась как аналитический метод, обеспечивающий осознание бессознательных каузально-динамических структур опыта. И хотя психотерапевтический метод в первую очередь имеет прикладную направленность, он реализует также и научно-позна- вательные задачи. Мы показали, что в его основе лежит особая — гумани- тарная — форма познания, по своим целям существенно отличающаяся от естественнонаучной. Она заключается в диалогически опосредованном феноменологическом описании внутренних структур конкретного живо- го опыта, представленных, в первую очередь, в переживании субъекта, его носителя, с целью их осознания и трансформации. Таким образом, гума- нитарное познание включает в себя в качестве конститутивной единицы позицию внутреннего наблюдателя, в то время как естественнонаучное наблюдение строится на позиции внешнего наблюдателя.
Опираясь на методологические разработки Л.С. Выготского, мы вы- делили основное требование к научному познанию и методу психоло- гии, предметом которого является субъект, а не объект: метод, с одной стороны, должен позволять феноменологически познавать скрытое за явлением конкретно-универсальное бытие субъекта в его личном суще- ствовании, и, с другой стороны, представлять собой не непосредственный (чувственно-эмпирический), а косвенный опосредованный (мыслящий) способ познания». Собственно, как мы увидели, уже в феноменологии Э. Гуссерля присутствует попытка разработки такого метода, который в его концепции получил название «феноменологическая рефлексия».
В качестве прототипа научного метода психологического познания в статье рассматривается метод продуктивной амплификации сознания Л.С. Выготского. Особое внимание при этом уделяется семиотической картине, которая конструируется в свете позиции внутреннего наблюда- теля. Эта картина представляет собой продукт конструктивной деятель- ности воображения, опосредованной знаково-символическими образо- ваниями, в котором в снятой форме изображаются и этим подвергаются трансформации функциональные структуры субъекта. Функционально она направлена не на отражение предметной стороны проблемной си- туации, а, наоборот, на ее снятие (а для этого сама предметность должна быть подвергнута «искажению» за счет ее замещения знаково-символиче- скими референтами) и обнажение смысловой стороны, которая подвер- гается трансформации. По сути, конструируемая семиотическая карти- на — текст, который имеет два аспекта: а) референтный, представленный в виде знаково-символических единиц, замещающих собой предметные условия проблемной ситуации, этим отделяя от предмета и обнажая функциональные (смысловые) структуры субъекта; б) конструктивный, представленный в виде рефлексивной деятельности, направленной на реконструкцию (изображение) и реорганизацию этих функциональных структур в контексте разрешения проблемной ситуации.
Психотерапевтические истории, а также картины бессознательной жизни личности представляют собой такие тексты. Важным условием их конструирования являются особые принципы организации форми- рующего исследования: развития и знаково-символической опосредо- ванности. Эти принципы являются ядром научного метода психологии, который, вслед за А.А. Пузыреем, мы назвали продуктивной амплифи- кацией сознания.
Таким образом, метод продуктивной амплификации сознания по- зволяет связать традиционно противопоставляемые области психоло- гии — отечественную психологию и психотерапию — и вместе с этим обеспечивает продуктивную теоретическую рефлексию обширного пси- хотерапевтического опыта. При этом психотерапия в контексте научно- го познания понимается не как предмет, который должен исследоваться методами классической науки, но она сама является методом, посред- ством которого мы получаем новые знания о психологическом бытии человека как личности.

1. Аникина В.Г. Психотехническая модель рефлексии: теоретические основания и описание // Психологический журнал. 2010. № 6. С. 50—56.
2. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 361—374.
3. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология научного знания. М.: Наука, 1986. С. 80—160.
4. Бердяев Н.А. Дух и реальность // Философия свободного духа. М.: Республи- ка, 1994. С. 364—379.
5. Выготский Л.С. Психология. М.: Апрель-экспресс; ЭКСМО-ПРЕСС, 2000. 1009 с.
6. Гуссерль Э. Феноменологическая психология // Избранные работы / Сост. В.А. Куренной. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. С. 297—341.
7. Зинченко В.П. Посох Осипа Мандельштама и Трубка Мамардашвили. К на- чалам органической психологии. М.: Новая школа, 1997. 336 с.
8. Ильин И.А. Религиозный смысл философии. М.: АСТ Хранитель, 2007. 58 с.
9. Кубарев В.С. Феноменология как метод осознания жизненных смыслов. Часть 1 // Консультативная психология и психотерапия. 2013. № 1. С. 153—176.
10. Кубарев В.С. Феноменология как метод осознания жизненных смыслов. Часть 2 // Консультативная психология и психотерапия. 2013. № 4. C. 10—31.
11. Кубарев В.С. Решение задачи на смысл сновидения как метод исследования осознания жизненных смыслов // Культурно-историческая психология. 2015. Т. 11. № 3. С. 86—99. doi: 10.17759/chp.2015110308
12. Лызлов А.В. Полемика Г. Эббингауза с В. Дильтеем об описательной и объ- яснительной психологии // Методология и история психологии. 2009. Т. 4. Вып. 2. С. 87—95.
13. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рационально- сти. М.: Изд-во «Лабиринт», 1994. 228 с.
14. Молчанов В.И. Исследования по феноменологии сознания. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2007. 456 с. (Серия «Университетская библиоте- ка Александра Погорельского»).
15. Петренко В.Ф. Многомерное сознание: психосемантическая парадигма. М.: Новый хронограф, 2010. 440 с.
16. Пузырей А.А. Психология. Психотехника. Психагогика. М.: Смысл, 2005. 488 с.
17. Пятигорский А.М. Непрекращаемый разговор. СПб.: Азбука-классика, 2004. 432 с.
18. Рикер П. Что меня занимает последние 30 лет // Герменевтика. Этика. Поли- тика (Московские лекции и интервью): пер. с фр. М., 1995. 160 с.
19. Сапогова Е.Е. Жизнь и судьба: построение индивидуальной мифологии, са- мопроектирование и субкультура личности // Известия ТулГУ. Серия «Пси- хология» / Под ред. Е.Е. Сапоговой. Вып. 3. Тула: ТулГУ, 2003. С. 195—214.
20. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии / Пер. с фр., предисл., примеч. В.И. Колядко. М.: Республика, 2000. 639 с.
21. Холмогорова А.Б. Две конфликтующие методологии в исследованиях психо- терапии и ее эффективности: поиск третьего пути. Часть 1 // Консультатив- ная психология и психотерапия. 2009. № 4. С. 5—25.
22. Юревич А.В. Три источника и три составные части психологического знания // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2005. Т. 2. № 3. С. 3—18.

PlumX

Метрики публикации