Размышления о пути семейного консультанта, или сон о трех превращениях духа

Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев.

Ницше «Так говорил Заратустра»

Вместо предисловия

Все началось с одного сна, приснившегося впервые, когда мне было лет 5—7, а в последний раз где-то после сорока. Я в «Детском мире», вокруг много игрушек — все игрушки, о которых только можно мечтать — и я раскачиваюсь на лошадке, и это счастье и радость. В моем детстве это была нереальная мечта. Сон был цветной, яркий, реальный. Как говорил Юнг: «Отдельно стоит рассмотреть повторяющиеся сны. Были случаи, когда один и тот же сон снился человеку с детства и до зрелых лет. Это явление обычно означает попытку исправить конкретный дефект в мировоззрении спящего... Бывает, они указывают на какое-то важное событие в будущем» [Юнг, 1998].

На следующий день мы возвращались с коллегой с консультации, размышляя об очередной «трудной» семье, я вспомнила этот сон и рассказала коллеге. А потом вдруг поняла, что уже второй год все наши консультации в Центре проходят в игровой комнате, заполненной разными играми и игрушками, по большей части игнорируемыми в нашей работе с семьями. Я сижу на стуле, я статична. Родители с детьми столь же статично располагаются напротив. Атмосфера серьезности и тяжести проблемной ситуации витает над игровой комнатой. А игра оказывается где-то далеко, за непреодолимыми пределами статики и привязанности к стулу, к чужому опыту, авторитету, знаниям. И я задумалась о том пути, который прошла, и о том, который еще предстоит на стезе семейного консультирования.

Первое превращение. Верблюд.

Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжелому и самому трудному стремится сила его.

Что есть тяжесть? — вопрошает выносливый дух, становится, как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его. Что есть трудное? — так вопрошает выносливый дух; скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силе своей. Все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в свою пустыню.

Ницше «Так говорил Заратустра»

Верблюд, — подумала я, — самое привычное мое состояние. Тяжелые семьи, сложные случаи — в какой-то момент они заполняют, переполняют, захлестывают. И, кажется, ничего не остается, кроме как нести это, сколько сможешь. Если бы не опыт собственной терапии, интервизий и супервизий, я бы, несомненно, довольно быстро оказалась придавленной к земле тяжестью этой ноши, когда постепенно перестаешь что-либо замечать и только тащишь груз. К этой ипостаси ближе всего оказывается многократно описанный применительно к помогающим практикам феномен эмоционального сгорания. Работа кажется особенно трудной в рамках государственного Центра, когда к консультантам попадают не мотивированные на работу семьи. Половина семей уходит после одной-трех консультаций. Нередки случаи неявок и от­мен. В какой-то момент кажется, что все напрасно, «все будет так, исхода нет». Груз все копится и копится, и навьюченный идешь, не разбирая пути. Происходит своего рода сдвиг мотива на цель (само выполнение отдельной операции становится самоцелью и самоценностью), когда все внимание оказывается прикованным к нетвердому шагу, гордо держащегося, но изнемогающего под ношей. Все слабее светят и греют конечные ценности. Главное — не дойти, главное — идти.

Я — Верблюд, который несет на себе груз непереносимого, невыносимого, непонятного и непонятого, не пережитого и отрицаемого, вбирает в себя тяжесть и тревогу семьи и несет это все терпеливо, упорно, с верой, что так надо во имя и ради... Ведь, как говорил Диоген, «даже самый паршивый верблюд, кажущийся бессильным, сможет унести вьюки от многих ослов». Интересно, что верблюд играет в символике двоякую роль. Он служил знаком царственности и величия, однако из-за своей «физиономии» зачастую считается символом высокомерия, надменности и своенравия. Верблюд — это выносливость, стойкость, согласие со своей судьбой, и вместе с тем — тяжелая работа, изнурительный труд. Однако верблюд обладает способностью принимать только посильную ношу, благодаря чему в средневековье он был символом умения различать. Кроме того, он способен «покорно» опускаться на колени и безропотно нести тяжелую поклажу: в кафедральном соборе Амьена есть изображение коленопреклоненного верблюда, полностью отдавшегося на волю Божью. Св. Авгу­стин рассматривал его как высшее воплощение умеренности и трезвости и сделал символом Христа, смиренно несущего свое бремя.

Верблюд на моей консультативной стезе предстает как символ и смирения перед тяжестью труда, и всемогущества. «Я сильная, я вынесу то, что корежит вас и ломает». Верблюд несет бремя, берется за ношу, которую готов нести вместе с семьей, вынашивает надежду и исцеление, ищет вместе с семьей путь к живительному источнику.

Превращение второе. Лев.

Но в самой уединенной пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе добыть и господином быть в своей собственной пустыне ... Чешуйчатый зверь «ты должен», искрясь золотыми искрами, лежит ему на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, «ты должен!». Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: «Ценности всех вещей блестят на мне». Создавать новые ценности — этого не может еще лев; но создать себе свободу для нового созидания — это может сила льва. Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом — для этого, братья мои, нужно стать львом.

Ницше «Так говорил Заратустра»

Верблюды шагают через пустыню караваном, мерно переступая в связке по бесконечным пескам. Такой же вереницей следует и череда консультантов — они идут по пути вслед за ведущим, за учителем, за гуру, сформулировавшим основные смысловые вехи пути. Интроецированные ценности и нормы, представления о процессе, пока еще не выношены, пока не интериоризированы — они не отринуты или не переосмыслены. Чтобы отринуть «очевидное» и «основополагающее» консультант должен стать Львом.

Я много размышляла о ценностях консультанта, о тех смыслах, целях и принципах, которые во многом оформляют, структурируют и организуют его работу. Одна из них — долженствование, груз призвания, миссии. «Ты должен помочь, а иначе какой ты психолог». Долженствование, исходящее от целей организации и собственных представлений, во многом определяет цели и ход консультативного процесса. Достижение свободы от этого долженствования открывает возможность увидеть реальность конкретной семьи, с теми задачами, которые реально выполнить. Искушение долгом — его проходишь прежде, чем удастся увидеть и окунуться в реальную работу с реальной семьей.

И Верблюд, и Лев много берут на себя, их много, они больше заняты собой: что вижу, понимаю, чувствую, делаю я, как семейный консультант. На определенном этапе консультирования это важно и нужно. Карл Витакер говорил, что человек не становится врачом без некоторого чувства «всемогущества», потому что врач в определенной ситуации должен брать под свой контроль вопрос жизни и смерти [Нейпир, Ви­такер, 2005].

Превращение третье. Ребенок.

Но скажите, братья мои, что может сделать ребенок, чего не мог бы даже лев? Почему хищный лев должен стать еще ребенком? Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения. Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир.

Ницше «Так говорил Заратустра»

К третьей ипостаси — ребенка — можно отнести и изменение общего представления о семье и ее динамике, возрастание веры в нее, упования на ее собственные силы и позитивные процессы, которые не может порой даже ожидать консультант. Ребенок растет и меняется так стремительно, в нем столько живительной силы, столько импульсов к жизни и преодолению всех сложностей и перипетий, так динамичны все системы, что это вызывает восхищение и удивление. Согласно Юнгу, «существенным аспектом мотива ребенка является его характер будущности. ... Ведь жизнь — это исхождение, это поток, текущий в будущее, а не откатывающая назад запруда. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мифические носители исцеления столь часто являются детьми богов». «Ребенок» представляет собой сильнейший и неизбежный порыв всякого существа, а именно порыв к самоосуществлению» [Юнг, 2007].

Есть в опыте работы с семьями редкие удачи: спонтанность, свобода, вдохновение, ощущение легкости, игры, естественности происходящего, контакт и понимание с семьей, с котерапевтом, с собой. Эти консультации оставляют ощущение удовлетворенности, нет внутреннего раздрая и разъедающей внутренней критики. Уважение и благодарность за проделанную работу к семье, котерапевту, доверие себе, вера в семью.

Консультант в контакте с внутренним ребенком вдруг находит в себе неведомое или недоведомое доселе внутреннее пространство, где возможно все, где в общении с другим, в соприкосновении с теплотой человеческой жизни переживается пик доверия к происходящему, а также пик доверия к себе, по определению ребенка, не рациональному, не логичному — не знающему, но ведающему каким- то другим знанием, самой жизнью. Саймон Тагуэлл пишет, что «дети близки к Богу не потому, что они безгрешны, а потому, что они беспомощны. Они ничего не могут «сделать», и, в отличие от богача, ничего не «заслужили». Что бы они ни получили, это подарок, дар» [Тагуэлл, 2013].

Как ребенок позволяет жизни твориться, так и консультант не испытывает больше львиной потребности контроля, управления, планирования и требования соответствия. В отличие от льва, царя зверей, ребенок мал и беспомощен, он не может быть и претендовать быть «хозяином и господином своей пустыни». Он позволяет жизни быть, он не знает, что она может быть другой, она для него единственная. Это позволение рождает игру.

«Это было как раз тогда, когда Великий Маг творил Мир.

Сначала он сотворил Землю, потом он сотворил Море, потом он созвал всех животных и велел им играть. И животные сказали: — О Великий Маг, во что нас играть?

И он сказал:

— Я покажу вам.

Он взял слона — Дедушку всех слонов на свете — и сказал:

— Играй, как будто ты слон.

И Дедушка всех слонов стал играть.

Он взял бобра — Дедушку всех бобров на свете — и сказал:

— Играй, как будто ты бобер.

И Дедушка всех бобров стал играть. ...

Одного за другим он перебрал всех зверей, птиц и рыб и каждому дал игру»

Киплинг «Краб, который играл с морем»

Игра в семейном консультировании — это, под стать ницшеанской метафорике, не просто оперирование игрушками в игровой комнате. Она взывает в ее участниках к глубинам, в которых живы дедушки и бабушки всех слонов, бобров и других существ, где у каждого — своя игра и игра каждого — дарование и дар. «Ребенок» в работе — это возможность сотворчества на консультации, сотворения, сотрудничества. Через игру, воображение возвращение к целительному внутреннему источнику семьи в целом, каждого члена семьи, как ребенка, так и взрослого, и к себе самому, чтобы семья могла увидеть и соприкоснуться с «глубиной своей боли и необъятностью силы» [Нейпир и Витакер, 2005], чтобы найти в себе силы чувствовать себя по-другому, стать другими.

Вместо заключения

Сны заканчиваются пробуждением. Завершился и этот сон, в котором путь от одного превращения духа к другому уже был обозрим и символически задан. Пробуждение настигло меня на привычной дороге. Существо, несущее два свои горба, терпеливо и выносливо продолжало свой трудный путь.

1. Ницше Ф. Cочинения в 2-х томах, том 2, «Так говорил Заратустра» издательство «Мысль», Москва 1990.
2. Нейпир О., Витакер К. Семья в кризисе. Когито-центр. Москва, 2005. С. 221.
3. Тагуэлл С. Беседы о блаженствах / пер. с англ. Н.Л. Трауберг. — Нижний Новгород: ООО Издательство «Христианская библиотека», 2013. Энциклопедия символики и геральдики. Режим доступа: http://www.symbolarium.ru/ (02.09.2013)
4. Юнг Карл Густав. Человек и его символы. М. Серебряные нити, 1998 г.
5. Юнг К.Г. Структура психики и архетипы / М.: Академический проект, 2007, — 303 с.