Речевые импликатуры в описании и выражении психических состояний человека

Для начала необходимо уточнить используемые термины: «психическое состояние человека» и «речевая импликатура». Под психическим состоянием человека подразумевается своеобразие психической деятельности индивида в определённый момент времени. Психическое состояние является целостной характеристикой психической деятельности человека за некоторый временной промежуток, которая показывает своеобразие протекания психических процессов в соответствии не только с деятельностью индивида, с отражаемыми предметами и явлениями действительности, но также связана с предшествующим состоянием и психическими свойствами личности (см. Крысько 2004). Эти характеристики психической деятельности обусловлены условиями деятельности человека и его личностным отношением к этой деятельности. Психические состояния, как правило, представляют собой систему реакций на определенную поведенческую ситуацию (Левитов 1969: 54). Однако все они отличаются резко выраженной индивидуальной особенностью, представляя собой текущую модификацию психики данной личности. В качестве факторов психического состояния выступает деятельность и отношение говорящего к ней, иными словами, внешний и внутренний факторы. Такая характеристика важна не только потому, что описание одной и той же ситуации может по-разному выражаться в языковом плане, но в обратном случае, когда разные ситуации могут выражаться сходным образом.

Рассмотрим это на следующем примере:

Нюта с папой тоже покупали стакан «конского зуба», потому что если ты идешь на футбол, надо быть как все: грызть семечки, орать, свистеть в два пальца и выкрикивать фамилии и имена игроков. И о судье не забывать: его, конечно же, на мыло.

А иначе жизнь не в жизнь и радость не в радость.

(Дина Рубина «Почерк Леонардо»)

С помощью глаголов («орать, свистеть, выкрикивать») даётся описание психического состояния болельщиков, которое можно примерно обозначить как СИЛЬНОЕ ВОЗБУЖДЕНИЕ. Далее это состояние выражается через несобственно-прямую речь («о судье не забывать: его, конечно же, на мыло»), в которой явным образом присутствует модальность - а именно, отрицательное отношение говорящего к судье. Таким образом, неоднозначность внешнего выражения психического состояния (орать и свистеть можно при многих психических состояниях) снимается дальнейшим контекстом. Подразумеваемое значение, или импликатура (от глагола «имплицировать», англ "implicate"), имеет примерно следующий вид: ‘если ты идешь на футбол, надо быть как все’, то есть соответствовать определённой модели (прототипу) поведения при посещении футбольного матча (вести себя возбуждённо и агрессивно, поддерживать свою команду и упрекать судью в необъективности). В этом примере используется коммуникативная (или речевая) импликатура. Это значит, что то, что имеется в виду, должно быть выводимо из контекста. Если слова высказывания априори несут в себе определённый смысл, который не выражается напрямую, но закреплён за такими словами в силу употребления, то такая импликатура будет считаться конвенциональной (например, значение противопоставления, которое имеет союз «но»).

Рассмотрим ещё один пример речевой импликатуры при описании психических состояний:

— Матч зако-о-о-нчится со сче-етом... со сче-е-етом... сказа-а-ать?! — папа расстраивается. У него становится такое «уксусное» лицо, будто живот прихватило, будто он хочет, чтобы она замолчала на всю жизнь.

— Нет, не сказать! — отрезает он и отворачивается.

(Дина Рубина «Почерк Леонардо»)

Из контекста понятно, что папа явно не хочет говорить, как закончился матч (можно сделать вывод, что не очень благополучно). Здесь выстраиваются связи с предыдущим контекстом: для полного понимания речевого намерения папы читателю нужно знать, с какими ожиданиями он шёл на матч и что именно произойдёт, если он сообщит о плохом результате. Учитывая эти факторы, мы можем примерно вычислить импликатуру речевого поведения папы: ‘папа сомневается, не хочет говорить, испытывает отрицательные эмоции от мысли о том, что нужно сказать’. Последняя часть, кстати, конкретизируется сначала прямой ссылкой на психическое состояние папы (папа «расстраивается», т.е. психическое состояние РАССТРОЙСТВО называется прямо), а затем - через описание внешнего вида папы («У него становится такое «уксусное» лицо, будто живот прихватило, будто он хочет, чтобы она замолчала на всю жизнь»). Такая внешняя реакция может служить индикатором в некоторой степени даже болезненной реакции (благодаря использованию интенсифицирующего эпитета «уксусный», сравнения «будто живот прихватило»). Интересно, что последняя часть предложения («будто он хочет, чтобы она замолчала на всю жизнь») прямо объясняет папину импликатуру читателю, однако собеседник должен понять эту импликатуру только по внешнему виду папы. Складывается интересная ситуация, характерная для художественной литературы в целом: импликатура направлена сразу «на два адреса»: собеседнику в тексте и читателю. В итоге читатель, не без помощи подсказывающего ему автора, знает чуть больше, чем собеседник в тексте, который должен интерпретировать внешний вид папы. Это характеризует прагматическую сложность литературного текста, на которую обращал внимание ещё М. М. Бахтин (2003). Литературный текст существует сразу в нескольких измерениях: реальном (когда диалог ведётся с читателем) и фикциональном (когда диалог ведётся внутри текста), и, как нам кажется, такое разделение может оказаться весьма плодотворным для дальнейших исследований прагматики литературных текстов.