Проявление психологической травмы в автобиографических рассказах

Анализ речевой продукции – один из основных исследовательских методов в изучении психотерапевтической, психолого-консультативной и психиатрической практики. Содержание речевой продукции исследуется на материале психотерапевтических сессий (начиная с Laswell, 1935; например, см.: Люборски, 1996, Хоровитц, 1996 и др.), рассказов по картинкам ТАТ (начиная с Murray, 1943 и др.) и иным стимульным материалам подоб­ного рода (например, см.: Winter, 1973), автобиографических рассказов (Gottschalk, Gleser, 1969; Додонова 1988; Ласко, Резвицкая, 1975 и др.).

Со времен Фрейда известно, что очень часто психологическая травма оказывается «вытесненной» из сознания. Связанные с травмой стрессирующие переживания не темати­зируются в речи напрямую, однако могут находить свое выражение косвенно, через более частое упоминание некоторых тем. Травма потери зрения является одной из самых тяже­лых, которые только могут произойти в жизни человека. В отличие от психологических травм раннего детства, наличие и характер которых весьма трудно установить объективно, травма потери зрения несомненна, ее последствия сопровождают человека всю жизнь.

Стресс от этой травмы также является одним из самых сильных, и справиться с ним, прео­долеть его последствия и адаптироваться к жизни в новых условиях – одна из самых труд­ных для человека задач. Соответственно, систематическое изучение речевой продукции лиц, переживших эту травму, совладающих со стрессом и адаптирующихся к новой жизни, может иметь существенное значение для понимания процессов сенсибилизации личности травмой, совладания со стрессом и адаптации вообще. Иначе говоря, те особенности ав­тобиографических рассказов, систематические проявления которых будут обнаружены в исследованиях группы незрячих, могут быть характерны и для других лиц, в той или иной степени подвергшихся стрессирующему воздействию сильных травм и пытающихся адап­тироваться к изменившимся условиям жизни.

Другой важной проблемой психодиагностики является соотношение результатов контент-аналитических и опросниковых текстов. Как было выяснено в ходе эмпириче­ского исследования, их результаты зачастую не соотносятся напрямую, хотя и находятся в очевидной связи (Малкова, Алмаев, 2006). Весьма вероятно, что на различных группах ха­рактер связей между результатами опросниковых и контент-аналитических методик будет различным и, возможно, выборка незрячих поможет прояснить общие принципы, которым подчиняются эти связи.

Наконец, отдельной задачей является усовершенствование методов контент-анализа, которое позволило бы эффективно изучать структуру рассказа, измерять психологическое содержание текста надежно и независимо от таких побочных факторов, как, например, величина сообщения. Эти вопросы при их, казалось бы, «техническом» характере имеют первостепенное значение.

Методика

Выборка состояла из 102 инвалидов по зрению – 45 женщин и 57 мужчин. Средний возраст женщин составлял 43,1 года, средний возраст мужчин – 40,5 лет. При этом зрение без остатка утрачено у 31 женщины, у 16 из них с рождения, и у 28 мужчин, у 12 из них с рождения. Формулировка «с рождения» относится к наличию заболевания, но не означает, что человек всегда был тотально слепым. Формулировка «без остатка» относится к состоя­нию на момент обследования. У остальных 14 женщин и 29 мужчин сохранялось остаточ­ное зрение, при этом 4 женщины и 8 мужчин имели заболевание с рождения.

На основании предварительного изучения нескольких десятков автобиографических текстов инвалидов по зрению была разработана система контент-аналитических категорий, по которым проводился анализ текстов тех, кто подвергся этой (или схожей по силе воздей­ствия) психологической травме, и их отличий от текстов контрольной выборки.

1)    Упоминания о травме (УТ): любые референции к потери зрения субъектом – «по­сле того, как я ослеп» и т. п.

2)    Обстоятельства потери зрения (ООПЗ): описания обстоятельств потери зрения – «мне сделали операцию, она оказалась неудачной» и т. п.; кодировка ставится после каждо­го предложения в описании.

3)    Негативные эмоции (НЭ): ужас, кошмар, несчастье, безнадежность и т. п.

4)    Позитивные эмоции (ПЭ): «все хорошо», счастье и т. п.

5)    Поглощающие состояния (ПС): упоминания или описания деятельности или пас­сивного состояния, захватывающих человека целиком или в максимальной степени. Сюда относятся: а) освоение новых умений, знаний, навыков – активные ПС; б) поглощающий контакт с природой, музыкой, собственными фантазиями – пассивные ПС. ПС не относят­ся к описаниям травмы и к описаниям потери зрения; кодировка ставится после каждого законченного предложения.

6)     Самоподбадривание (Сп): «нужно дальше жить», «жизнь не кончена» и подобные суждения.

7)     Близкий человек – позитив (БЧП): продуктивно развивающиеся отношения с близ­ким человеком – супружество, рождение ребенка, упоминания счастливой жизни и т. п.

8)     Близкий человек – негатив (БЧН): разрыв, скандалы, тяжелые проблемы с близ­ким человеком, но не смерть близкого человека. Смерть близкого человека кодифицирует­ся как «иная травма, утрата» (У).

9)     Аффилиация (Аф): упоминание о проявлении внимания, заботы от другого чело-века.

10)   Отсутствие ожидаемой аффилиации (АфН): упоминание о том, что другие люди не обращают на субъекта внимания, ведут себя бесчувственно, не проявляют заботу и т. п.

11)   Стресс (С): упоминание о том, что было для человека стрессом, но обошлось без необратимых последствий.

12) Описание стресса (ОС): описание стресса; кодировка ставится после каждого предложения в описании.

13)   Иная травма (У): утраты, потери чего-либо ценного, но не зрения – близких лю­дей, питомцев, дорогих в любом отношении вещей, каких-либо способностей.

14)   Описания иной травмы (ОИТ): описания обстоятельств утраты, смерти близкого человека и т. п.; кодировка ставится после каждого предложения в описании.

Все инвалиды по зрению получили инструкцию описать самое запомнившееся в жизни событие (инструкция Готтшалка). Далее выборка текстов, полученная по данной инструк­ции, будет обозначаться как «взрослые тексты». 82 человека получили также дополнитель­ную инструкцию описать самые ранние детские воспоминания (инструкция Адлера) – далее «детские тексты» – и ответить на вопросы, что их радует и что печалит в жизни.

С целью выяснения речевого поведения незрячих было проведено сравнение с груп­пой зрячих, для чего использовалась выборка, описанная ранее в работах авторов настоя­щей статьи (Алмаев, Малкова, 2006) и др. Было отобрано 82 пары текстов («взрослые», «детские») зрячих таким образом, чтобы обе выборки соответствовали по полу и возрасту. Тексты зрячих были проанализированы по тем же категориям, что и тексты незрячих, за ис­ключением упоминаний о травме и описаний обстоятельств потери зрения.

Результаты сравнения двух групп (зрячих и незрячих) были обработаны по формуле Готтшалка и Глезер (1969):

А= √ ((f1 + f2 + ... + fn + 0,01)/ N) х 100,

где А – сила аффекта, измеряемая по тексту,

f1, f2, fn – высказывания, относящиеся к каждой из контент-аналитических категорий,

N – число слов в тексте.

Все испытуемые отвечали на вопросы личностного теста Клонинджера, адаптирован­ного на русскоязычной выборке (Алмаев, Островская, 2005).

Гипотеза исследования: наличие в речевой продукции (текстах) травматических со­держаний обусловлено как объективными факторами – тяжестью и длительностью трав­мы, возрастом, так и субъективными личностными чертами.

Результаты и их обсуждение

В среднем рассказы незрячих были существенно короче рассказов зрячих: 155 слов против 322; в особенности это касалось текстов незрячих мужчин. По наблюдениям Готтшалка и Глезер (1969), предложенная ими формула не может адекватно применять­ся к текстам размером менее 250 слов. Ввиду значительного разброса по длине рассказов во всех группах было принято решение ограничиться рассмотрением результатов простой встречаемости контент-категорий в каждой из групп. Как длина рассказа, так и количество категорий не учитывались: если категория встретилась хотя бы один раз, считается, что рассказ ее содержит. Такая практика предлагалась, например, Винтером (Winter D., 1973): в условиях значительного разброса текстов по объему она представляется вполне оправдан­ной, по крайней мере, не может быть отмечено наличие сомнительных связей (табл. 1).

Таблица 1. Встречаемость контент-категорий в текстах незрячих и зрячих, %.

По факту простой встречаемости категорий можно с уверенностью говорить лишь о том, что более часто в текстах незрячих встречаются категории «близкий человек – пози­тив» (БЧП) (p<0,001, по статистике 2arcsin√P%), «положительные эмоции» (p=0,0146) и «близкий человек –негатив» (БЧН) (p=0,0267).

Разделение обеих групп по половому признаку обнаружило дополнительные особен­ности (табл. 2).

Таблица 2. Встречаемость контент-категорий в текстах зрячих и незрячих женщин и мужчин, %.

Значительный показатель по стрессу и описанию стрессов среди зрячих мужчин объ­ясняется тем, что они довольно часто описывают рискованные приключения, в которые, в отличие от незрячих, они попали по своей собственной инициативе: гонки на автомобилях по ледяным трассам, горные восхождения, катание на сноуборде и т. п. У незрячих женщин «стресс» – это, например, потеря ориентации, а также такие события, как проблемные роды и т. п. Как зрячие, так и незрячие женщины довольно часто рассказывают об утрате дорогих людей, питомцев, а также о каких-либо травмах, оставивших след на всю жизнь. Зрячие мужчины упоминают о травмах реже незрячих мужчин, однако не на конвенциональном уровне значимости (p=0,827). Вместе с тем зрячие мужчины значимо реже (в 4 раза!) упо­минают о потерях и травмах и описывают их, нежели зрячие женщины.

Таким образом, можно констатировать, что как на выборке зрячих, так и на выборке незрячих в вербализации травматических содержаний проявляются явные гендерные раз­личия.

Влияние характера травмы и различия между группами незрячих мужчин и женщин

Согласно исходной гипотезе, на выражение в тексте травматических содержаний влия­ют как объективные факторы – тяжесть травмы, длительность травмы, так и субъективные – личностные черты. Ожидаемой картиной в отношении объективных факторов являлось, что наиболее сильно травматизация выражена в рассказах лиц, утративших зрение в со­знательном возрасте и при этом полностью. Лица, утратившие зрение частично и болеющие практически с рождения, должны показывать меньшие значения по шкалам, регистрирую­щим травматизацию. Результаты показали серьезные различия между группами незрячих женщин и мужчин. В то же время для женской выборки результаты могут рассматривать­ся как подтверждающие исходную гипотезу только в отношении категорий «упоминания травмы» (УТ) , «стресса» (С) и «утрат» (У) (табл. 3).

Таблица 3. Встречаемость контент-категорий травматизации в подгруппах женской выборки незрячих, %.

Для мужской выборки гипотеза верна только в отношении «упоминания утрат» (У) (табл. 4).

Таблица 4. Встречаемость контент-категорий травматизаци в подгруппах мужской выборки незрячих, %.

С целью более углубленного рассмотрения этих особенностей был предпринят корре­ляционный анализ отдельно мужской и отдельно женской выборок незрячих. Здесь и далее в корреляционном анализе со стороны контент-аналитических шкал участвовали резуль­таты, рассчитанные по формуле Готтшалка. Было решено остановиться именно на таком варианте в связи с тем, что разброс по объему рассказов внутри групп был меньше, чем между группами. Кроме того, объем текста также был включен в корреляционный анализ в качестве одной из переменных.

Корреляции шкал опросникового и контент-аналитического тестов с возрастом и длительностью травмы оказались полностью различными для женской и мужской выборок незрячих. Ни одна из корреляций не вошла в оба списка в качестве значимой (табл. 5 и 6).

Таблица 5. Значимые корреляции (выделены жирным) теста Клонинджера со значе­ниями контент-аналитических шкал на выборке незрячих женщин.

Таблица 6. Значимые корреляции (выделены жирным) теста Клонинджера со значе­ниями контент-аналитических шкал на выборке незрячих мужчин.

У мужчин существенно больше корреляций с возрастом. С возрастом увеличивают­ся «избегание опасности» (ИО общ) и такие его субшкалы, как «страх неопределенности» (ИО2) и «застенчивость с незнакомыми» (ИО3), также увеличивается «сентименталь­ность» (ЗП1) и уменьшается «ответственность» (С1). Возрастает «сопереживание всему миру» (СТ2). При этом длительность травмы отрицательно влияет на «любознательность» (ПН1) и положительно на «тревогу о будущем» (ИО2). А на «застенчивость с незнакомы­ми» (ИО3) положительно влияют и возраст, и длительность травмы.

Получается, что возраст и время, проходящее с момента травмы, «учат» женщин и мужчин различным вещам: женщин – становиться более реалистичными и проявлять лю­бовь и доброту, а мужчин – быть более осмотрительными и менее любопытными. При этом если общий вектор этого влияния на женщин направлен скорее в сторону адаптации, то на мужчин скорее в сторону дезадаптации.

Различия в паттернах женского и мужского поведения более наглядно видны при рассмотрении корреляций между опросниковыми и контент-аналитическими шкалами на женской и мужской выборках незрячих. Выявленные корреляционные связи между опро­сниковыми и контент-аналитическими шкалами на выборке незрячих женщин представле­ны в табл. 7 и 8.

Таблица 7. Значимые корреляции (выделены жирным) между результатами по опро­сниковым и контент-аналитическим шкалам на совокупной выборке незрячих женщин.

«Упоминание травмы» (УТ) положительно коррелирует с «соматопсихической хруп­костью» (ИО4), в то время как «положительные эмоции» (ПЭ) связаны с данной шкалой негативно; и то и другое вполне ожидаемо и, в общем, тривиально. «Сентиментальность» (ЗП1) буквально на самой границе значимости оказалась связанной с «самоподбадривани­ем» (СП), – возможно, это артефакт.

«Описание стресса» (ОС) положительно коррелирует с «застенчивостью с чужими» (ИО 3) и отрицательно коррелирует с «верой в сверхъестественное» (СТ3). Психологический механизм, стоящий за этими связями, не представляется в настоящее время понятным, воз­можно, это также артефакт, поскольку кодировка этой категории сталкивается с определен­ными трудностями (см. ниже). 

Таблица 8. Значимые корреляции (выделены жирным) между результатами по опро­сниковым и контент-аналитическим шкалам на совокупной выборке незрячих женщин.

У мужчин контент-аналитическая шкала «близкий человек – позитив» (БЧП) ока­залась связана с «привязчивостью к друзьям» (ЗП2) и через нее с общей шкалой «зависи­мости от поощрения» (ЗП общ). «Описание иной травмы» негативно коррелирует с «само­забвением» (СТ1) и через нее с обобщенной шкалой «самотрансцендентности» (СТ общ). Центральное место в принципах влияния личностных черт на вербализацию травматиче­ского содержания у мужчин занимает, как представляется, связь между «самопринятием» (С4), «упоминанием о стрессе» (С), «описанием иной травмы» (ОИТ) и «упоминанием об иной травме» (У). Стоит вспомнить, что последние две темы особенно нелюбимы мужчи­нами: незрячие мужчины упоминают о них на четверть меньше, чем незрячие женщины, а зрячие мужчины в целых 4 раза реже, чем зрячие женщины (см. табл. 2)!

Сущность шкалы «самопринятие» опросника Клонинджера – своего рода «анти­нарциссизм». Она состоит из вопросов типа «я хотел бы быть самым красивым в мире», «жить вечно» и т. п. Отрицательные ответы на эти вопросы суммируются, и по ним дела­ется заключение о самопринятии, т. е. принятии человеком реалистического образа себя в мире. Использование слова «нарциссизм» не означает симпатии с нашей стороны к мифо­логии психоанализа или далеко не свободным от ее влияния построениям Кохута. Как не удивительно, но с тем же успехом «нарциссизмом» можно обозначить и «мотив власти» по МакКлелланду (McClelland, 1975). Действительно, в наиболее общей формулировке этот мотив звучит как «feel stronger»– «чувствовать себя сильнее». Именно так, не быть объективно сильнее, а всего лишь чувствовать себя таковым. Надо заметить, что контент­аналитические шкалы, предложенные для измерения этого мотива Винтером (Winter, 1973), представляются нам настолько локальными и неадекватными для текстов данной выборки, что мы не пытались регистрировать наличие данного мотива с их помощью. Итак, чем боль­ше человек отдается «нарцистическому» стремлению чувствовать себя сильнее, тем больше он склонен игнорировать печальную реальность своего существования. Соответственно, чем в большей степени он готов ее принять, тем больше реализуется его потребность рассказать о постигших его травмах и утратах. Однако если для мужчин преодоление нарцис­сизма означает, так сказать, расставание с «мачоизмом» и не несет в себе положительного содержания, для женщин оно связано с проявлением любви и доброты и позволяет преодо­левать «страх неопределенности» (ИО2) (см. табл. 7). Получается, что женщины нашей выборки на практике следуют принципу Иоанна Богослова «любовь изгоняет страх».

Связь между контент-аналитическими шкалами

Как на мужской, так и на женской выборках отмечено большое количество высоко-значимых корреляций между различными контент-аналитическими шкалами. В целях большей репрезентативности приведем корреляции, полученные для общей выборки не­зрячих (мужчин и женщин вместе).

Корреляционный анализ показывает, что упоминания о травме и рассказ об обсто­ятельствах потери зрения связаны с другими контент-аналитическими категориями сле­дующим образом (в табл. 9 указаны корреляционные связи по Спирмену со значимостью p>0,05).

Таблица 9. Связь между вербализацией травматических содержаний, связанных с по­терей зрения, и остальными контент-аналитическими шкалами на совокупной выборке не­зрячих женщин и мужчин.

Об общей валидности кодировки свидетельствует прежде всего отсутствие значимых корреляций между шкалами «упоминание травмы» (УТ), «описание обстоятельств потери зрения» (ООПЗ) и «позитивные эмоции» (ПЭ), при одновременной значимой корреляции с «негативными эмоциями» (НЭ). Об этом же свидетельствуют и большие корреляции этих шкал со шкалой «близкий человек – негатив» (БЧН), нежели с «близкий человек – пози­тив» (БЧП). Неожиданно высокие значения корреляции обнаружены у шкал вербализации травмы с «самоподбадриванием» (СП) и существенно меньшие с «поглощающими состоя­ниями» (ПС). Самоподбадривание, таким образом, вполне может служить индикатором того, что человек активно пытается совладать с травмой. Поглощающие состояния были операционализированы в данном исследовании слишком абстрактно. В целях упрощения в них были объединены (хотя первоначально кодировались отдельно) и активные состояния, например, деятельность по освоению каких-либо новых областей и пассивное «растворе­ние» в музыке, природе, воспоминаниях, мечтах, религиозных и мистических состояниях.

В целом по результатам и корреляционного анализа, и сравнения групп мож­но сказать, что «стресс» и «описание стресса» едва ли могут рассматриваться в каче­стве субшкал травматизации в том виде, в каком они сейчас регистрируются нами. По крайней мере, у мужчин обе эти категории вполне могут оказываться проявлением «мачоизма».

К пониманию гендерных различий в вербализащи травматических содержаний

В связи с гендерными различиями, обнаруженными в нашем исследовании, ин­тересными представляются многочисленные теоретические и эмпирические наработки МакКлелланда, сделанные им в работе «Power: the inner experience» (McClelland, 1975). В частности, он вслед за Мюрреем (Murray, 1955) выделяет комплекс Икара как паттерн, ха­рактерный для мужской реализации мотива власти, и дополняет его комплексом Деметры– Персефоны – паттерном реализации этого мотива, характерным для женщин (McClelland, 1975, p. 96–104). Для мужчин, по мысли этих авторов, характерна сначала подготовка и реализация целенаправленной деятельности, осуществление некого проекта (изготовле­ние крыльев для перелета с острова), достижения пика возможностей, полный контроль за ситуацией (полет к солнцу) и затем постепенная или катастрофическая потеря контроля (расплавление крыльев, скрепленных воском, и падение в море). Для женщин характерно сперва претерпевание некой «депривации», попадание в неконтролируемое ею окружение (похищение Персефоны царем ада) и затем постепенное обретение ресурсов и сил для кон­троля этого окружения (ежегодное возвращение Персефоны к матери). МакКлелланд так­же подчеркивает, что для женщин характерна реализация мотива власти через дарение и разделение ресурсов. И далее он проводит параллели между женским отношением к власти и традиционной культурой Индии и мужским (икарианским) комплексом и традиционной культурой Мексики с ее центральным образом «мачо» (McClelland, 1975, ch. 4, 5).

В качестве эмпирического подтверждения существования данных комплексов МакКлелланд ссылается на работу Мэя (May, 1966). По данным этого исследователя, в 70 % женских рассказов по картинке, на которой изображены воздушные гимнасты – мужчина и женщина, тяжелые переживания (deprivation) предшествовали улучшению (enhancement). Женщина спасает мужчину, которому грозит опасность, либо испытывает страх, но затем успокаивается, чувствует уверенность и т. п. В мужских рассказах такая последователь­ность наблюдалась лишь в 32 % случаев, а преобладала противоположная: после блестя­щего выступления все заканчивается плохо – гимнасты упадут, разобьются, расстанутся, опозорятся и т. д. (McClelland,1975; p.100–101). На нашей выборке успешное совладание со стрессом характерно скорее для мужских рассказов, но, возможно, это проявление разли­чий в инструкции (у нас – рассказать о самом запомнившемся своем переживании). Какой же «мачо» станет рассказывать про свои неудачи!

Перспективы исследований

Наиболее актуальной задачей для данных исследований видится преодоление влияния побочного фактора малой длины рассказов в группе незрячих. Длина «детских» (т. е. полу­ченных с инструкцией Адлера – «опишите самое раннее детское воспоминание») рассказов еще меньше, их заведомо невозможно анализировать по формуле Готтшалка. Планируется также переход к регистрации описаний непосредственно по словам, а не по весьма услов­ным «предложениям», длина которых может существенно меняться. Препятствием на этом пути являются различия между текстами, в которых присутствуют описания, и текстами, в которых они отсутствуют, различия слишком большие, чтобы можно было использовать эти тексты совместно в корреляционном анализе. Самих же текстов, в которых имеются описания, все же весьма мало в каждой из групп, так что для достижения репрезентативности придется объединять несколько групп, например, всех зрячих и всех незрячих женщин, сделавших описания, относящиеся к той или иной содержательной категории, всех зрячих и незрячих мужчин и т. д. Предполагается также уделить большее внимание сравнению по тесту Клонинджера групп испытуемых, представивших описания травматических событий и не сделавших этого.